— Ты выглядишь, как шлюхи, которые здесь работают.

Да, черное шелковое платье-футляр, подчеркивало каждый изгиб идеального тела, никакого белья, кроме пояса и чулок.

— А это? — она указала на красную ленту на запястье.

— Так все узнают, что у тебя есть хозяин.

Дэдэ повернулась ко мне, расслабленно потягивавшему виски, и обворожительно улыбнулась.

— Мерзавец ты, Джейсон.

 — Я тоже тебя люблю, — я прошелся пальцами по кружеву чулок и погладил бархатную кожу бедра.

— Правда? — кокетливо бросила она, хлопая длинными ресницами.

— Нет, — отрезал я, чувствуя, как внутри сердце сжалось. Что-то подобное я ощущал около пяти лет назад, и больше не хочу. Поэтому грубо схватил Дэдэ за тонкое запястье и потащил в пещеру, то есть приватную комнату. Бля, я реально дикарем рядом с ней становлюсь.

Мы вошли внутрь. Дэдэ опасливо держала меня за руку, беспокойно оглядывая непривычную конструкцию. Большая кровать, которая сегодня нам не понадобится, тусклый интимный свет, тихая музыка, стена, подсвеченная красным неоном, полностью нафаршированная всем необходимым и станок для фиксации и подвешивания.

— Джейсон, — позвала Дэдэ, вцепившись мне в локоть. Ей страшно. Если бы два месяца назад мне сказали, что она у меня будет искать защиты и доверчиво жаться — не поверил бы.

— Не бойся, — я повернул ее к себе, нежно проведя пальцем по щеке. — Ты мне доверяешь?

— Нет, — нервно рассмеялась она.

— Только скажи, и я остановлюсь.

Она кивнула, а я, расстегнув пару пуговиц, деловито закатал рукава белой рубашки, отошел к стене и взял веревку.

— Что ты будешь делать?

— Знаешь, что такое шибари? — Она только головой покачала. — Искусство связывания.

Я велел сбросить платье — Дэдэ осталась в поясе и чулках. Накинул веревку, не отрывая взгляд от стоячих сисек жены. Она поначалу дрожала, но вид красного плетения на светлой коже — кровь и молоко — гипнотизировал и завораживал. Я делал в меру туго и красиво, чтобы ей понравилось.

— Мне сложно дышать, — шепнула она.

— Это пройдет. Твое тело реагирует на непривычное давление.

Я переплел руки и закинул узел на крюк, не подвешивая ее, но жестко фиксируя, лишая возможности двигать верхними конечностями. Ноги развел широко и привязал к станку. Дэдэ полностью обездвижена и в моей власти. Кляп вставлять не стал. Мне нравятся ее порочные стоны. Хочу слышать их. И губы нравятся. Ей еще работать ими сегодня.

Жарко. Я скинул рубашку и, достав из брюк мазь, подошел к жене. Погладил острые розовые соски, живот, раздвинул складочки половых губ — влажные. Нравится, значит. Не зря ей кончать запретил. Теперь с пол-оборота возбуждается. Но и сегодня ей не повезет.

— Что это? — удивленно спросила, когда я провел по губам пальцем. Она слизнула сладкую мазь.

— Ничего запрещенного: немного марихуаны, виагры и выжимка из тростникового сахара. Коричневого, — насмешливо шепнул. — Не поправишься.

— Зачем?!

— Теперь я говорю, детка, а ты молчишь. За каждое слово, кроме одного, наказание. Можно только стонать.

— Ублюдок, — ласково шепнула она. Плохая девочка.

Я рванул ремень и подошел к ней вплотную. Поймал губу и прикусил, вызывая болезненный стон. Достал член и ткнулся ей в промежность, размазывая ее соки. Дэдэ сладко застонала. Моя отзывчивая течная самка.