— Папа, ты как? Ты живой?

— Да живой я, живой, малыш.

Витька лбом вдавился в колени. И стукало его, и трясло на ухабах. А в Кригере что-то булькало и ухало, как в резиновой канистре…

Вырвались на кольцевое шоссе. Здесь ровно! И скорость! Потом — налево, в путаницу Южной Пищевой слободы, в заросшие полынью переулки. И наконец — дорога вдоль полотна. Справа — болотистые луга, слева — насыпь…

— Все, все! Вот здесь!

Минут пять у Башни все молчали. Словно прислушивались к тому неизвестному, что происходило в Реттерберге.

Неизвестность — она давит, как беда. И сильнее всех она давила Цезаря: ведь не Филипп, а он должен был кинуться вслед за Витькой. И потому, что Витькин первый друг, и потому, что Командор.

«Но разве я просился в Командоры?»

«Просился или нет, сейчас это не имеет значения».

Все понимали его, и все, видимо, жалели. Что поделаешь, раз не дано человеку. Цезарь отошел, сел в тени на выступ фундамента. Лишь бы никто не подходил, не вздумал утешать. И сидел так — виноватый без вины, без обиды обиженный. Потом услышал:

— Если все в порядке, они вот-вот вернутся. — Это Рэм.

— А если что не так, вернется хотя бы Филипп, — не очень уверенно сказал Ежики.

— Ага, жди, — горько возразила Лис. — Он там обязательно влипнет в историю…

Цезарь увидел сквозь неплотно сдвинутые пальцы, как Ежики встал.

— Тогда пойду я… Попробую уловить их ориентир…

— Сиди! — вскинулась Лис. — Не хватало еще, чтобы и ты исчез… Тогда последняя ниточка порвется.

— Надо ждать, — решил Рэм. — Может быть, ничего и не случилось.

«Может быть, не случилось, — будто ударило Цезаря. — А может быть… что?!»

И собственный стыд и обида сразу затерялись позади страха за Витьку. За Филиппа…

И страх стал ощутимым, как болезненный нарастающий звук.

Словно беда приближалась с воем вошедшего в пике самолета.

Она стремительно поглощала последние мгновения, в которые можно еще что-то сделать! Кинуться! Спасти!

…Цезарь и потом не мог понять, что его толкнуло. Он бросился в Башню! Шар только что подошел к гранитному краю. Щелкнуло. Шар медленно стал отходить. Цезарь схватил медную ленту, а ногами зацепился за каменный поребрик. Остановить! Задержать. Сбить хоть на миг эту неумолимую равномерность!

Многопудовый маятник смахнул мальчишку с места, словно кузнечика. Цезаря потащило по гравию…

Подходящая платформа нашлась в середине состава, между глухими товарными вагонами. Почти пустая. Только у бортов лежали несколько тугих и пыльных мешков. Кажется, с цементом. Дощатый пол местами был покрыт спекшейся цементной коркой.

Рибалтер постелил свой пиджак. Отца положили на него спиной, а головой и плечами — на мешок. Витька сел рядом на корточках. Филипп устроился поодаль на мешке, с Петькой на руках.

— Возвращайся к Башне, — сказал Витька. — Чего тебе еще здесь… Ребята волнуются.

Филипп рассудительно возразил:

— Вот убеждусь… то есть убедюсь, что все в порядке до конца, тогда вернусь.

Рибалтер, Корнелий и человек в сутане прыгнули через борт вниз, потому что состав дернулся. Стояли под насыпью и смотрели, как едет платформа. Лысый, унылый Рибалтер нерешительно помахал рукой.