Чуть ли не дрожа от нетерпения, он выхватил из кармана телефон и нажал на зеленую кнопку.
— Да, слушаю вас!
— Алло! Это ты, Томаш?
В трубке звучал голос матери.
— Да, мам, — ответил он, с трудом скрывая разочарование, — это я.
— Ах, сынок, как хорошо, что я тебя разыскала! Ты не представляешь, как я переволновалась…
— Мама, ну ты же знала, я в Тибете!
— А ты хотя бы иногда мог позвонить?
— Я звонил.
— Один раз, в день приезда. А потом…
— Мама, ну что поделать? У меня буквально не было времени набрать твой номер. Успокойся! Я ведь уже здесь!
Дона Граса вдруг тихо заплакала, и раздражение Томаша тут же улетучилось.
— Мама, почему ты плачешь? Что случилось?
— Твой отец… Его увезли в больницу, в университетскую клинику.
И она разрыдалась.
— Мама, успокойся, прошу тебя!
— Они сказали… они сказали, что он умирает…
XXXVI
Характерный больничный запах нервировал Томаша. Поерзав на банкетке, он взглянул на мать и нежно провел ладонью по ее аккуратно завитым золотисто-русым волосам. «А ведь когда-то, — подумалось ему, — этот цвет был естественным…» Дона Граса сидела с покрасневшими глазами, сжимая в кулаке платок, но держалась молодцом. Сознание, что муж должен увидеть ее уверенной, позитивно настроенной и энергичной, придавало ей сил.
В приемную вышел лысый мужчина в белом халате и очках.
Подойдя, он поцеловал дону Грасу и протянул руку Томашу.
— Рикарду Гоувейа, — представился лечащий врач отца. — Добрый день.
— Здравствуйте, доктор!
— Ну что, путешественник? — улыбнулся тот. — Ваши родители много рассказывают о вас.
— Вот как? И что же они говорят?
Гоувейа подмигнул.
— Вы разве не слышали, что содержание бесед с пациентами является врачебной тайной?
Распахнув дверь, он жестом пригласил посетителей пройти в кабинет. В небольшом помещении в глаза сразу бросалась модель тела в натуральную величину с разрезом, демонстрирующим внутренние органы человека. Предложив доне Грасе и Томашу занять стулья у письменного стола, доктор сел и пару минут просматривал историю болезни, видимо, пытаясь оттянуть начало разговора. Наконец он отложил бумаги и поднял голову.
— Весьма сожалею, но вынужден констатировать отсутствие положительной динамики в Состоянии вашего супруга, — обращаясь к доне Грасе, сообщил Гоувейа. — Единственное, что могу добавить: похоже, оно стабилизировалось.
— Это хорошо? — с тревогой спросила дона Граса.
— Ну… по крайней мере неплохо.
— Как дышит Манэл, доктор?
— С трудом. Мы даем ему кислород и препараты, расширяющие дыхательные пути, пытаясь облегчить проблему, но трудности остаются.
— Пресвятая Богородица! — воскликнула дона Граса. — Он очень страдает, да?
— Нет, это не так.
— Скажите мне правду, умоляю!
— Он не страдает, уверяю вас. Вчера он поступил с болями, мы ввели сильнодействующее средство, и ему стало легче.
Дона Граса прикусила нижнюю губу.
— Вы действительно думаете, что ему не выкарабкаться?
— У вашего супруга очень серьезное заболевание. На вашем месте, как мы уже говорили вчера, я бы готовился к худшему. — Сомкнув на мгновение веки, он кивнул, словно отвечая своим мыслям. — Хотя нельзя исключать и возможность улучшения. Известно немало примеров, когда в последний момент что-то менялось в неожиданную сторону. Кто знает, может, так произойдет и сейчас? Тем не менее, — врач сделал скорбное лицо, — порой приходится принимать вещи такими, каковы они на самом деле, как ни тяжело это признавать.