— Это уже не столь привлекательно как раньше, — сказал Кэм, предлагая ей войти.

В человеке, сидевшем за столом, она узнала Мика Моргана. Он поступил на работу заместителем при Паркере, и годы жестоко обошлись с ним. Он потолстел и обрюзг, а поредевший пробор его грязных каштановых волос оставлял такое же грустное впечатление, как и расплывшаяся талия. Он задвинул жевательный табак за щеку и встал.

— Кэм. Не знал, что ты заедешь. — Он сосредоточил свой взгляд на Клер и изобразил подобие улыбки. Его зубы были в табачном соку. — Слышал, что ты вернулась.

— Здравствуйте, мистер Морган. — Она постаралась забыть, что он был первым на месте гибели ее отца. И не винить его за то, что именно он оттащил ее от тела.

— Наверное стала богатой и известной. — Из заднего помещения раздался кашель и длинное ругательство. Морган поднял бровь, затем со знанием дела сплюнул в медную корзину в углу. — Старый Бифф почти весь день буянит. У него кошмарное похмелье.

— Я им займусь. — Кэм посмотрел по направлению заднего помещения, и новая волна ярости захлестнула его. — Бад, можешь отвести Клер домой?

Она хотела было грациозно раскланяться, но заметила напряжение в лице Кэма, его шее, его руках. — Со мной все в порядке. — С ничего не значащим кивком она принялась изучать бумажки на доске объявлений.

— Я здесь потусуюсь. Не торопись. Морган свесил живот над ремнем. — Раз ты пришел Кэм, я пойду пообедаю.

Коротко кивнув, Кэм направился к тяжелой двери, отделявшей камеры от кабинета. Ругательства продолжались после того, как он закрыл за собой дверь.

— Пожестче с ним, — сказал Морган и снова сплюнул. — Пойдем, Бад, я тебе куплю чашку кофе «У Марты».

— А… увидимся, Клер.

— Конечно, Бад.

Когда они вышли, она приблизилась к окну, чтобы посмотреть на город. В воскресенье он был тихим, как портрет. Дети скатывались на велосипедах с уклона улицы Мэйн. Парочка подростков сидела на капоте старого «бьюика», заигрывая друг с другом. Она представляла, как в домах люди усаживались за воскресный ужин, перед подносом с жарким или жареной ветчиной.

Из задней комнаты до нее доносились отвратительные ругательства Биффа, пугая и грозя расправой своему пасынку. Кэма она не слышала вовсе и гадала, говорит он или только слушает. Он говорил — низким, спокойным голосом, в котором содержалось больше силы, чем во всех ругательствах Биффа. Сквозь разделявшую их решетку, он изучал человека, превращавшего его жизнь в ад сколько он себя помнил.

Доктор Крэмптон перевязал Биффа, но один заплывший глаз был закрыт, а нос выглядел кровавым месивом на фоне белых повязок.

«Он был стар, — неожиданно понял Кэм. — Это был старый человек, изношенный и хорохорящийся».

— Ты останешься за решеткой до тех пор, пока тебя нельзя будет взять на поруки завтра, — сказал Кэм.

— Ты либо выпустишь меня сейчас, или когда я выйду, я сам до тебя доберусь. Ты понял меня, мальчишка?

Кэм посмотрел на побитое лицо, сознавая, что сделал это собственными руками. И все же он отчетливо не мог вспомнить. Каждый удар исчезал в ослепляющей пелене ненависти. — Я тебя понял. Держись подальше от моего города, старик.