– Прокурор должен быть бесстрашным и честным… Мне угрожают… После последнего телеинтервью угрожают сжечь дачу… Я непременно приглашу вас на дачу… У меня великолепно… На участке весной цветут ландыши, а осенью растут белые грибы… Дом времен сталинизма возник в окончании моста, и над ним, в сыром тумане, огромная красная бабочка складывала и раскрывала крылья, привлекая к себе внимание. Словно требовала от Белосельцева, чтобы тот не проехал мимо. – Вот здесь! – Белосельцев указал водителю разворот, куда следовало направить машину, чтобы приблизиться к дому. Во дворе было сумрачно, сыро. На тяжелом фасаде желтели окна. У тротуара стояли машины. Он быстро просмотрел их ряды, безошибочно выделяя одну, притаившуюся под деревом у заветного подъезда, – со штырями антенн, с погашенными фарами, затемненными стеклами. Машина была обитаема. Сидевшие в ней невидимки отметили их прибытие. Проверили частоту настройки приемника. Всматривались в индикаторы, принимая сигналы крохотной, размещенной в квартире телекамеры. – Приехали… Можем выходить… – бодро сказал Белосельцев, указывая Прокурору на подъезд. Поднялись на этаж, к двери с затейливо выбитым готическим номером. Белосельцев позвонил, и в глубине квартиры откликнулся клавесин, пролепетавший аккорд средневековой мелодии.
Дверь отворилась, и Вероника, радушная, радостно-изумленная тем, что хозяин явился не один, а с гостем, встала на пороге. Прямой пробор на маленькой красивой голове, белая просторная блузка с отложным воротником. – Здравствуйте, – улыбнулась она сразу обоим свежей и чистой улыбкой, от которой Прокурор стал чуточку выше, потянувшись на ее свет, – дождик на улице?
– Какая у вас милая дочь. – Прокурор стал галантно расшаркиваться.
– Это мой секретарь, – посмеиваясь, сказал Белосельцев. – Помогает мне писать мою книгу. У меня с ней роман, чисто платонический. – Дивясь своей непринужденности, Белосельцев взял Веронику за руку, осторожно поцеловал. – Дайте-ка нам что-нибудь выпить, милая Вероника.
Белосельцев приглашал Прокурора в комнаты, зорко оглядывая уже знакомые декорации. Бар с напитками, среди которых не виден флакон с возбуждающим, веселящим настоем. Ангольские и нигерийские маски. Эфиопские лубки на пергаменте с изображением чернокожих святых. Буддийская бронза, добытая на рынках Камбоджи. Каталог бабочек, раскрытый на африканской странице. Белый куб компьютера с голубым экраном, на котором мерцает таблица. Все говорит о привычках и пристрастьях хозяина. О его скитаньях. О многотрудной работе над книгой, в которой ему, утомленному путешественнику, помогает молодая поклонница, с которой он на «вы», у которой старомодно целует руку.
– Боже мой, какая красота! – Этот возглас Прокурора относился к сверкающему драгоценному многоцветью, которым была наполнена вторая, полуоткрытая комната. Там, на стенах, переливались всеми цветами радуги бабочки, помещенные в промытые, стеклянные коробки. Стекла были освобождены от пыли.
– Вот моя коллекция, которую я вам обещал показать! – Белосельцев ввел Прокурора в комнату, занятую почти наполовину просторной кроватью под полосатым восточным покрывалом с длинными круглыми мутаками. Эта постель была волчьей ямой, тщательно замаскированной, куда должен был рухнуть потерявший бдительность Прокурор. Не подозревая близкого конца, тот шел в яму с завязанными глазами, на которые ему наложили многоцветную повязку. Две телекамеры, черно-белая и цветная, спрятанные в люстру и узорный оконный карниз, следили за ним.