Я вступаю с Загревской в открытую конфронтацию. Потому что ее замечания являются слишком уж наглыми и некорректными. Отмечаю, что предмет обсуждения не относится к ее полномочиям. Иными словами, она лезет в работу других отделов и полощет на чем свет стоит других руководителей – своих же коллег.

– Это только Аскару Булатовичу решать, как работать и какие ставить перед сотрудниками цели. Только его требование будет иметь силу. И твои возмущения о работе отделов и обвинения, Нина, совершенно неуместны.

– Ну куда ж мне-то?! – Загревская наигранно закатывает глаза. – Не все ж такие, как ты – в постель к владельцу лезть. Наша замужняя тихоня.

От ее слов у меня перехватывает дыхание. Смотрю в ее лицо и молча моргаю. Я сейчас не ослышалась?

Как будто под дых ударили.

– И не надо прибедняться. Все знают, что ты спишь с Айдаровым, поэтому у тебя куча поблажек и личный помощник нарисовался.

– Нина, может, ты начнёшь слова как-то через мозг пропускать? А то только через рот, я смотрю, недостаточно.

– Зато лобзаться с руководителем в машине после бурной ночи – этого, конечно, достаточно. Такая вся правильная. Бедная овечка, только все и говорят о тяжёлой беременности. Может, тебя поэтому Айдаров и хотел отстранить от проекта, потому что ты, кроме постели, ничего больше не умеешь?

Откуда они знают такие подробности? Я не жаловалась на тяжёлую беременность, только Кристина знает о моей ситуации и проблемах со здоровьем.

– Нина, сейчас же замолчи, ты переходишь все мыслимые границы, – цежу сквозь зубы. Хочется все волосы ей повыдёргивать! Какая же она дрянь!

– Все мыслимые границы – это замужней в постель ложиться к богатеньким мужикам! Слава богу, тебя муж бросил: кто с такой потасканной жить-то захочет!

Я прямо чувствую, как из низов поднимается чёрная лавина. Перед глазами вдруг встают больничные койки, неутешительные слова врачей, хмурое лицо Егора, его извиняющиеся слова про командировку, когда мне было очень тяжело и я чувствовала себя одинокой. Синяки и шишки на внутреннем сгибе локтя от капельниц, прозрачные трубки с нескончаемой обжигающей жидкостью… все плывёт и голова кружится.

Так вдруг больно стало. Так обидно от ее слов. Это просто не выразить. Чувствую, что меня всю трясёт, руки дрожат, да и ручка из них выпала. Я пытаюсь выровнять дыхание. Ненавижу Нину в этот момент. Такую стерву ещё поискать надо.

– Тебя моя жизнь не касается. Ты лучше своей займись, а то от ее отсутствия вечно свой нос суёшь, куда не просят, – поднимаюсь и понимаю, что сейчас же уезжаю. Домой. Не смогу сегодня до вечера доработать. Залью все слезами. И разобью что-нибудь, это точно. Напоследок бросаю ей в лицо: – Смотри, ядом не захлебнись. Змея. А вы, коллеги, – обвожу взглядом собравшихся, которые еле сдерживают ехидство, – ничем не отличаетесь, если коллектив превратили в серпентарий.

До дома вызываю такси. Стараюсь успокоиться, но не получается. Это какой-то кошмар, внутри все жжется и колется. В другое время я бы, возможно, иначе отреагировала, но сейчас слова Нины вошли острым клинком в сердце, выжигая все дотла. В машине я расплакалась навзрыд. Таксист даже предложил остановиться или заехать куда-нибудь.