— Понятно, — сказал Андрей. — Ну а что же все-таки с исчезновением Георгия?

Затула посмотрела на Обнорского устало. Спросила тихо:

— Зачем вам? Зачем вам это?

— Надо, Алена.

— А, — махнула она рукой. — Чего уж теперь?! Гия тянул с передачей пленок. Он то впадал в эйфорию и строил грандиозные планы на будущее, то, напротив, становился мрачным, говорил, что надо бежать за границу, что его убьют… Время шло. Хозяин не предпринимал никаких шагов. Гия психовал, Отец тоже психовал. Было очень тревожно… Я сильно боялась… Все сильно боялись. Четырнадцатого сентября Отец сказал: «Надо решать». Они договорились, что шестнадцатого, в субботу, Георгий передаст ему все кассеты и видеозапись. А Отец Георгию — деньги.

— Эстер об этом знал? — спросил Андрей.

— Не знаю… кажется — знал… Наверняка — знал! Этот паук всех держит в паутине своей. Он и Папу держит.

— А как он держит Папу?

— А-а, херня… Папа, случается, выпивает, а Хозяин ему помогает в этом деле. Он сам-то почти непьющий, но с Папой квасит за милую душу. За печень потом держится, плачет, но с Папой пьет. А тот, когда поддатый, поле не под тем углом видит, — любую бумажку подмахнет по доброте душевной.

— Понятно… Значит, Эстер знал о предстоящей шестнадцатого встрече Георгия с Отцом?

— Не знаю, не знаю… наверное, знал… Тот день был очень напряженным. С утра все шло наперекосяк. Кошка дорогу перебежала. В тот день Георгий снова принял таблетку своей дряни. У меня все внутри сжималось. Я чувствовала: что-то случится, что-то произойдет страшное. Я не знала, что делать, и каждая жилочка во мне звенела. Я очень боялась… За Георгия… за себя… за всех. А Гия парил на своей таблетке! Как слабоумный. Он говорил: все будет хорошо, уже вечером мы будем богаты! Странно, но никто из окружавших нас ничего не замечал. Все как будто ослепли. А я уже чувствовала, что пришла Беда.

Алена обнимала себя за плечи и временами становилась похожа на маленькую девочку. Было ясно, что сейчас она говорит не для Обнорского и Зверева, — она говорит для себя. Она снова переживает субботний день 16 сентября. В ней уже не осталось ни капли той оборонительной агрессии, которая присутствовала в начале и в продолжении всего длинного путаного разговора. Оба питерских журналиста были абсолютно посторонние ей люди. В известном смысле — враги. Но сейчас она просто не думала об этом. Она жила в ином времени. На календаре Алены было 16 сентября, суббота. Трепетала темная листва за окном, Георгий лежал в ванне.

— …Гия лежал в ванне. Пел песни на грузинском и на украинском. Время остановилось… Потом он вышел, спросил: нет ли у меня выпить? У меня было немножко виски… с какого-то праздника осталось. Он выпил рюмку, выкурил сигарету и оделся. Пора было идти на встречу… На встречу с ЭТИМИ. Я сказала: «Хочешь, я пойду с тобой?» А он засмеялся, сказал: «Глупости». Он взял только одну кассету из тех трех, что у нас были… Сказал: «Скоро вернусь», — и ушел. Мне было очень страшно.

Она умолкла. В тишине было слышно, как стучат часы.

— Почему, Алена, — осторожно спросил Андрей, — он взял только одну кассету?