«Сын бури» приближался к эллинской триере. Казалось, сейчас они столкнутся носами, но в последнее мгновение этруски развернули корабль, и он прошёл борт о борт с триерой. Раздался треск её вёсел. Теперь эллинское судно вышло из строя и не могло гнаться за «Сыном бури», который шёл на парусах и на вёслах. Это был хорошо известный Ганнону приём. Но этруски проделали его так ловко, что возглас восхищения невольно вырвался из уст Ганнона.

«Сын бури» прорвал первую линию вражеских кораблей, но за нею была вторая. На этот раз эллины решили не допустить прорыва. Они сгустили свой строй. «Сын бури» заметался, как волк среди стаи псов. Абордаж ему не страшен, так как у него высокие борта. Но, чтобы идти самому на абордаж, надо было спустить паруса. И этим занялись этруски.

Но паруса ещё не были спущены и наполовину, как одной из эллинских триер удалось подойти к корме этрусского корабля. С разгону она ударила тараном ниже кормового весла. Треск напомнил удар грома. «Сын бури» накренился. Мачта с полуспущенными парусами легла на воду. Киль задрался кверху.

«Сына бури» несло к берегу. И вот до Ганнона донеслась песня: её мелодия была хорошо ему знакома.

Ганнон стоял у самого берега. Ему нечего было прятаться! Пусть его видят! Пусть знают: это его корабль! Он отдал ему всё лучшее, что у него было. Он сам готовил его к плаванию, сам, своими руками, ощупывал на нём каждый медный гвоздь, каждую доску. Этот киль разрезал волны океана! Эти паруса окрашивал ветер пустыни. По этой палубе ходила Синта, его Синта! Может быть, она и сейчас на нём, а он, её супруг, ничем не может ей помочь!

— Проклятый этруск!..

Ганнон закричал, и крик его слился с плеском волн, с воплями тонущих, с ударами вёсел.

Корабль тонул. Нос его уже вошёл в воду, как меч в ножны. На корме ещё держалось несколько человек. Но вот и она с засасывающим звуком исчезла под волнами. Ганнон не отрывал взгляда от воды, забурлившей в том месте, где скрылся корабль. Эллины спустили лодки. Но победители не думали спасать вражеских моряков. Они подплывали к ним и вёслами отправляли ко дну.

Бой ещё продолжался, но взгляд Ганнона был прикован к нескольким доскам — это было всё, что осталось от «Сына бури». Ганнон упорно чего-то ждал от моря, а оно подбрасывало на своих волнах мертвецов.

«Вот и конец, — размышлял Ганнон. — Целых сто лет боролись этруски и эллины за эту приморскую плодородную долину, называемую Счастливой Кампанией! И исход борьбы решился на море. Этрусский флот разбит! Теперь эллины станут ещё сильнее. Нет, я был прав: не в Сицилии и не в Италии наше будущее, а на берегах океана, там, где так много богатств! Протяни руку и возьми их: и золото, и слоновую кость, и железное дерево, и чёрных невольников!»

Но что делают эллины? Вот они вылавливают крючьями обломки кораблей и свозят их на прибрежный скалистый островок. Там они сооружают из этих обломков пирамиду. Ганнон давно уже слышал об этом эллинском обычае. Это у них называется «водружать трофей». Эллины считают свою победу неполной, если в честь её не воздвигнут памятник из обломков вражеских кораблей или оружия — если бой происходил на суше.