За один день гаула дошла до Столбов. Ганнон знал, что признаком смерча были густые, низкие облака. К счастью, небо было безоблачным. «Жертва в Ликсе спасла нас», — говорили моряки.

Чем больше Ганнон узнавал моряков, тем он больше удивлялся владевшими ими суевериями. Они скорее согласились бы лишиться правой руки, чем плюнуть в море. Чихнуть на правой стороне корабля они считали хорошим предзнаменованием, на левой же дурным. Никто бы не мог их заставить покинуть порт, если на палубу села ласточка. Они верили в златокудрых сирен, привлекающих людей своим пением. Будто стоит моряку услышать таинственный и зовущий голос сирены, он забывает обо всём и бросается за борт. Безумца можно спасти, лишь привязав к мачте.

Столбы Мелькарта остались позади. После океанских валов волны Внутреннего моря казались маленькими, совсем игрушечными. Моряки предвкушали радость встречи с близкими им людьми. Но восточные ветры в это время года дуют с определённой направленностью. Поэтому Ганнон знал, что путь от Столбов до Карфагена потребует вдвое больше времени, чем путь от Карфагена до Столбов. Кто-то даже рассказывал, что в летнее время плыл от Гадеса до Сицилии более двух месяцев.

На третий день после Столбов ветер переменился.

К полудню поднялся свежий ветер. Небо затянулось пятнистыми полосами и стало похоже на шкуру леопарда.

— Сегодня корабль попляшет! — молвил Адгарбал.

— Да, скоро налетит Гадесец! — согласился Ганнон и приказал спускать паруса.

Канат сдирал кожу с ладоней, ветер бил по лицу мокрым углом паруса. Наконец паруса были спущены. Но гаула не замедляла хода. Она неслась, как бешеный, непослушный узде конь. Стаи буревестников, этих зловещих птиц, с криком носились над морем. Стало совершенно темно. Небо было, как чёрный щит, а молнии сверкали и перекрещивались, словно мечи. Казалось, сказочные великаны вступили между собой в бой.

Ганнон приказал всем спуститься в трюм и плотно закрыть люки. Море кипело. Огромные волны приступом брали гаулу, а она, как ласточка, взмывала в высоту, чтобы затем погрузиться в чёрную пропасть. Ветер рвался вперёд, опережая звуки, им порождённые.

Второй день свирепствовала буря. С грохотом неслись по палубе волны, смывая всё, что встречалось им на пути. Люди выбивались из сил, они теряли надежду на спасение, каждый миг ожидая конца. Чрево корабля было наполнено воплями, стонами, плачем, заглушаемыми грохотом моря.

Может быть, впервые в жизни Ганнон чувствовал себя совершенно беспомощным перед разбушевавшейся стихией. Он вспомнил, что говорили старые моряки: «Бог Дагон мстителен». Не для того ли он пощадил нас в океане, чтобы погубить здесь, у берегов родины?»

Никто не знал, сколько дней они были в плену у волн и куда их занесла буря. Но вот она понемногу начала стихать. В сердцах людей загорелась искра надежды.

Открыли люк. Страшная картина предстала взору. Обломки рей, удерживаемые канатами, свисали с обоих бортов гаулы. Мачта была вырвана из гнезда и снесена в море. Море зловеще гудело.

Ганнон вылез на палубу, удерживаясь за кольцо люка. И в этот момент он ощутил страшный удар, а затем мгновенно погрузился в ледяную воду. Волна подхватила его и отбросила от гаулы, закружила и понесла к прибрежным скалам. Сквозь мглу Ганнон разглядел чёрную гряду. «Смерть, вот где ты!» — пронеслось в его мозгу.