– Изменника? – едва не вскочил со своего места Чайка. – Я получил уже несколько ранений, воюя за Карфаген! Как вы могли назвать меня изменником?

– Уже много времени, Федор, ты воюешь на стороне изменника, – медленно произнес сенатор, – и ты слишком близок к нему, чтобы ни о чем не догадываться. Я полагаю, либо ты искренне предан ему, либо ты слепец.

– Теперь вы называете изменником Гасдрубала… – не поверил своим ушам Федор, но невольно продолжил логическую цепь, которая напрашивалась после слов сенатора, – или даже самого Ганнибала. Того, кто верой и правдой бьется с римлянами, чтобы привести армию Карфагена к победе. Я не понимаю вас.

– Армия Карфагена, если ты этого не заметил, уже давно стала армией семьи Барка, – проговорил сенатор, словно окатил его ведром холодной воды, от которой в усталой голове командира двадцатой хилиархии все вдруг начало вставать на свои места, – воины боготворят Ганнибала и его братьев, но отнюдь не сенат и законную власть Карфагена.

– Но разве плохо, что солдаты любят своих командиров, – осторожно возразил Федор, все же рискнув взять чашу с вином, стоявшую на столике на расстоянии вытянутой руки, – ведь от этого они будут только лучше воевать с любым врагом. И пойдут за ним, куда бы он ни повел их.

– Я всегда считал, что ты неглуп, Федор Чайка, – только и сказал сенатор, откидываясь на кресле.

Других объяснений Федор не услышал. Сенатор явно подводил его к какой-то мысли, но не разжевывал ее, а предпочитал, чтобы Федор думал сам.

– Вы хотите сказать, – начал Федор, подумав немного и припомнив свои старые сомнения, – что Ганнибал не хочет подчиняться сенату Карфагена? Но не сенат ли отправил его воевать в Италию и захватить Рим. И Ганнибал почти сделал это, а если бы ему прислали вовремя подкрепления, то Рим давно бы уже пал.

Сказав это, Федор осекся… подкрепления, которых не было уже так давно. А едва появившись на Сицилии, они не спешили переправляться в Италию, да и командир у них был новый, Аравад, а не Ганнибал, так и не дождавшийся обещанного. Вывод напрашивался сам собой.

– Сенат не хочет, чтобы Ганнибал взял Рим? – пробормотал совершенно уничтоженный Федор. – Но почему? Разве у него есть какие-то опасения, что…

Магон молчал, попивая вино и продолжая смотреть в лицо Федора исподлобья, словно изучая его мысли.

– Власть над миром, Федор, очень опасная вещь, – медленно, словно обдумывая каждое слово, начал откровенничать седовласый сенатор, – а Ганнибалу и его семье, по сути, принадлежит уже полмира. Половина того самого мира, который должен принадлежать всем гражданам Карфагена, а не только тем, кто поддерживает Баркидов.

Магон поставил пустую чашу на столик и закинул в рот засахаренную дольку персика, подцепив ее пальцами из вазы.

– О том, что после взятия Рима Ганнибал повернет свои войска против самого Карфагена и чернь поддержит его, – продолжил он спокойно, словно речь шла о сущих пустяках, – я стал догадываться уже давно. Но до последнего времени не верил Ганнону, старому врагу семьи Баркидов, поддерживая Ганнибала, нашего лучшего полководца. Ведь мы одерживали одну победу за другой.