Не знаю, убедил я их или нет. На лице Павловича был написан непробиваемый скепсис, да и Михайло Илларионович, видимо, надеявшийся, что мы преподнесем ему некий чудо-рецепт, после применения которого дела в экономике начнут решаться сами собой, тоже явно был не в восторге от услышанного. От этого их кислого вида внутри меня стало нарастать глухое раздражение, грозившее перерасти в самый настоящий божественный гнев. Говорят, Зевсий в такие моменты выбегал на крыльцо дворца и с высоты Олимпа метал в смертных раскаленные добела молнии, по принципу «на кого Бог пошлет». Но я-то не Зевсий и молниями в невинных людей просто так, ради того чтобы сорвать злость, кидаться не буду.
– Значит так, господа, – сказал я своим подопечным, – вы можете мне верить или нет, но все, что я вам сейчас сказал, является чистейшей правдой. В ближайшее время мы двинемся в следующие миры вверх по течению времени, и вы, Михайло Илларионович, и вы, Николай Павлович, сможете собственными глазами увидеть, к чему может привести игнорирование моих слов. Для вас несколько месяцев или год-два не значат почти ничего, а мы за это время заберемся настолько высоко, насколько нам это позволят задания Небесного Отца. Не зря же говорят, что лучше учиться на чужих ошибках, чем набивать собственные синяки и шишки.
– Очень хорошо, Сергей Сергеевич, – сказал Кутузов, вставая, – вы на нас не обижайтесь, но для людей нашей эпохи действительно очень трудно осознать то, что вы сказали. Мы с Николаем Павловичем внимательно обдумаем ваши слова, воспользуемся вашим предложением посмотреть, как живут люди в будущих мирах, и только потом, если это будет возможно, вернемся к этому вопросу. А сейчас позвольте откланяться, ибо вы человек занятой, да и нам тоже нужно о многом поговорить. Давайте встретимся тут через три дня, когда господин Бонапарт дозреет до завершения переговоров, и окончательно решим те дела, которые не касаются изменения внутренней сущности Российской империи.
Пятьсот второй день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский.
Со времени первых переговоров фельдмаршала Кутузова, юного императора Николая Павловича и Наполеона Бонапарта прошло чуть больше трех недель. За это время утекло много воды и было сделано много дел. Во-первых – после нескольких встреч с моим личным участием высокие договаривающиеся стороны все же пришли к соглашению, определив начертание будущей российско-французской границы, а также разделив сферы влияния и направления экспансии. С моей точки зрения, уступка Польши французам рано или поздно выйдет наполеоновской Империи боком. Однажды пшеки проявят гонор и своеволие, взбунтуются против французских законов – и тогда уже французской армии придется усмирять этот мятеж залпами картечи. Ведь нет для поляка большего удовольствия, чтобы обливать грязью тех, кого он еще вчера называл благодетелями. Без этого польская натура просто не будет счастлива. Ну да ладно, будущие бунты в Великом герцогстве Варшавском – это проблема Бонапарта и… поляков. Французы – они не русские, и в случае оказания серьезного систематического сопротивления вмиг зачистят эту территорию до белых костей. Новая Каледония и Гвиана (или куда там еще французы ссылают каторжников) быстро заговорят по-польски. И вот тогда поляки пожалеют, что вошли в сферу интересов французской империи, а Наполеон раскается в том, что он их вообще туда взял, но будет уже поздно.