– Ну? – сказал доктор.

– Хотите, я ее съем?

– Сделайте такое одолжение! – сказал доктор. Федосья Ивановна всплеснула руками:

– Да что вы, граф? Помилуй Бог! Да это вы меня как хозяйку позорите… Сейчас десерт! Фимка! Ну что стоишь, дура! Неси шоколад!

– Не беспокойтесь, сударыня! – сказал Калиостро. – Я же объяснял про взаимный переход энергии… И с этой стороны у шоколада не больше достоинств, чем у сего железного предмета.

После этих слов Калиостро постучал вилкой по звонкому бокалу, потом эффектным движением сунул вилку в рот, с аппетитом прожевал ее и благополучно проглотил… После чего взглянул на доктора.

Доктор, подумав, ободрил Калиостро взглядом. Кивнул:

– Да! – сказал он. – Это от души… Это достойно восхищения. Ложки у меня пациенты глотали много раз, не скрою, но вот так, чтобы за обедом… на десерт… и острый предмет… замечательно! За это вам искренняя сердечная благодарность. Ежели, конечно, еще кроме железных предметов и фарфор можете употребить… – Он взялся за большую тарелку и оглядел ее со всех сторон. – Тогда просто нет слов!

Все обернулись в сторону Калиостро.

– Мда… Однако это становится утомительным, – вздохнул Калиостро и встал из-за стола. – Благодарю, сударь. Я уже сыт, пора и делом заняться. Ну, где там ваш идеал, господин Федяшев? Показывайте…

Освещая дорогу канделябром с горящими свечами, Федяшев повел Калиостро наверх, в свой кабинет. Следом шли Мария, Федосья Ивановна и Маргадон.

Статуя стояла в самом углу на небольшой подставке. Отломанная рука была прибинтована к плечу.

Калиостро оглядел статую и удовлетворенно покачал головой:

– Прекрасное создание! Браво сударь! Мне нравится ваш вкус!

– Славная фемина! – поддакнул Маргадон и прищелкнул языком.

– Узнаешь. Маргадон?

– Натюрлих! – ответил Маргадон почему-то по-немецки. – Только плечи пошире… И бедра…

Калиостро гневно глянул на Маргадона и что-то резко сказал ему по-итальянски. Тот пристыжено смолк.

– Нельзя говорить со слугой о возвышенном, – иронично заметил Калиостро. – Ум невежды – в молчании! Однако сейчас он сказал правду. Мы действительно встречали эту прекрасную даму…

– Как? – ахнул Федяшев. – Вы ее видели?

– И не раз! – спокойно сказал Калиостро. – Я же вам объяснял, сколь долга была моя жизнь. Неудивительно, что судьба позволяла мне лицезреть и этот образ. Когда-то давно ее звали Елена… Елена Прекрасная…

– Елена! – шепотом повторил Федяшев.

– Позже ее звали Беатриче…

– Беатриче… – повторил Федяшев.

– Прасковья ее звали, – вмешалась тетушка. – Лепили ее с Прасковьи Тулуповой! У деда Лешиного была тут одна… извиняюсь…

– Неважно, с кого ее «лепили», – с улыбкой ответил Калиостро. – Истинный художник копирует не натуру, но лишь свое воображение. Думаю, вы это понимаете, друг мой, – добавил он, обращаясь к Алексею, – и не ждете от меня портретного сходства?!

– В общем-то… конечно, – растерянно пробормотал Федяшев. – Но с другой стороны… я думал – будет похожа.

– Материализация идей есть материализация идей! – строго заметил Калиостро. – Она зримо воплощает фантазию. С первоосновой же сохраняет лишь общие контуры. Тем более что и сама модель у вас… в скверном состоянии. – Он внимательно оглядел статую. – Вы роняли ее, что ли?