— После года изоляции, — продолжал он, — я полностью забыл, какая она, твоя мать, вкус ее губ, вес ее грудей. В памяти остались только дешевые проститутки, — улыбка, пожатие плеч. — Твоя мать была занудной фарфоровой сучкой.

— Заткнись, — Молли не сумела повысить голос, хватило ее только на шепот. Как всегда, Рендеру хотелось доминировать, и, нужно отметить, Молли не могла противостоять ему, словно последних двадцати лет как не бывало и она снова превратилась в ребенка. — Заткнись.

— После двух лет воспоминания о твоих учениках с простреленными головами, с простреленными животами также не возбуждали. Пуля обезличивает. Пуля — это не нож, нож — не голые руки. Я понял, что удушение всегда остается в памяти живым. Это куда более интимный момент, чем нажатие на спусковой крючок. Достаточно подумать об этом, как все у меня встает.

Молли вытащила из кармана пистолет.

— Ага, — в голосе слышалась очевидная удовлетворенность, словно он и стремился к тому, чтобы его визит в таверну завершился таким вот противостоянием. — Я прошел долгий путь под проливным дождем, чтобы задать тебе несколько вопросов… но сначала расскажу тебе одну историю. Хочу, чтобы ты лучше понимала своего любимого старого отца.

Происходящее казалось ей ирреальным. Клаустрофобичным. Парализующим. Символичным.

Она стояла, зажатая челюстями прошлого и будущего, и челюсти эти сжимались, не давая дышать, шевельнуться, произнести хоть слово.

— Я провел двадцать лет под замком. В изоляции, лишенный общения. Ты просто должна уделить мне несколько минут. Выслушай мою историю, а потом я уйду.

Двадцатью годами раньше, когда Майкл Рендер собственными руками уничтожил последнюю надежду получить опеку над Молли, он прибег к другому средству убеждения, в котором теперь, по его словам, разочаровался: к оружию. Пришел в начальную школу Молли, чтобы забрать ее из класса. Попросил о встрече с дочерью под каким-то благовидным предлогом, но директриса сочла этот предлог неубедительным. Рендер понял, что вызывает подозрения, выхватил пистолет и убил директрису.

— После первых пяти лет заключения, — продолжил он рассказ, — меня перевели в другую закрытую лечебницу, с менее строгими условиями содержания. Лечебница занимала большую, ухоженную территорию. Заключенные, которые вели себя лучше других и добились существенного прогресса в терапии, начали испытывать угрызения совести, что являлось первой ступенью на пути к раскаянию и осознанию вины, при желании получали возможность поработать на территории, ухаживали за клумбами и декоративными кустами.

Убив директрису, Рендер направился в класс, где в это время занималась Молли, по пути убив одного учителя и ранив двоих. Он нашел нужный ему класс и тяжело ранил учительницу Молли, миссис Пастернак, и похитил бы Молли, если бы не приехала полиция.

В саду мы носили на лодыжке электронный браслет, который поднимал тревогу, если ты удалился чуть дальше от положенного места. Я не пытался бежать. Во-первых, лечебницу огораживал высокий забор, во-вторых, в окружающем мире мое лицо слишком хорошо знали. Поэтому я предпочитал заниматься розами.