Я выхватила мобильный и соединилась с Мавриковой.

– Найти фотографии всех, кто обучается игре на скрипке? – переспросила Рита. – Ну… в принципе это возможно. На каждого студента заведено личное дело, к нему приложен снимок.

– В первую очередь смотри тех, кого отчислили, – попросила я, – за плохое поведение или травму. Руку сломал, психологические проблемы, боязнь сцены. Короче, нарой материально не обеспеченного неудачника. Сомневаюсь, что его зовут Сергей, но все-таки имей это имя в виду.

– Быстро не управлюсь, – предупредила Маргарита, – а вот информацию по Ливановым могу сообщить.

– Выкладывай, – обрадовалась я, – стою в пробке, погибаю от тоски.

– Константин Ливанов художник, – зачастила Риточка, – но картин его никто не видел. В молодости он подавал большие надежды, был любимцем педагогов, которые прочили ему мировую славу. Как водится, гения сгубила лень.

Я вздохнула. Знакомая песня. Со мной в консерватории учились две девочки, будущие пианистки: Оля Мясникова и Света Райкина. Оля считалась звездой нашего курса. Дочь и внучка профессиональных музыкантов, она с трех лет, как Моцарт, играла гаммы и вызывала восторг у преподавателей. Мясниковой прощали все, Ольга могла не ходить на первую пару, ей разрешали не посещать совершенно не нужные студентам, но обязательные в те годы лекции по истории КПСС. Анна Николаевна Федотова, куратор нашего курса, настоящий цербер, придиравшаяся к девочкам за мини-юбки и багровевшая от гнева при виде яркого лака на ногтях, лишь улыбалась, когда ей на глаза попадалась Олечка, чье платье напоминало набедренную повязку. Олю в глаза называли гениальной, за ней табуном бегали студенты расположенных рядом с консерваторией юридического и журналистского факультетов МГУ. Родители Мясниковой постоянно концертировали за рубежом, привозили дочери модную одежду, косметику и не ограничивали ее в средствах. Дома у Ольги стояло не пианино фабрики «Фиговский завод музыкальных инструментов», а настоящий «Бехштейн». Никаких материальных или моральных проблем она не испытывала. Уже на первом курсе Мясникова знала: она будет после получения диплома давать сольные концерты, папа и мама помогут.

У Светы Райкиной жизнь складывалась иначе. Она приехала в Москву из Казахстана и попала в консерваторию как национальный кадр. В советские годы в любом высшем учебном заведении непременно учились ребята из союзных республик, которые становились студентами, сдав вступительные экзамены на хилые троечки. Никаких особенных талантов у Светы не было, педагоги занимались с ней формально, все понимали: Райкина через несколько лет вернется в Казахстан, где будет преподавать в музыкальной школе. Света имела койку в общежитии и выживала на стипендию, мама у нее работала диспетчером на автобазе, об отце девушка умалчивала. Один раз наш курсовой клоун Денис Войтюк, отличавшийся полным отсутствием такта, спросил: «Райкина, с чего ты решила на фортепьяно играть? Мучаешься в Москве, вечно тебе холодно, выворачиваешь пальцы, извлекаешь жуткие звуки? Езжай домой, выращивай рис в пустыне!» – «Рису нужно много воды, – спокойно уточнила Светлана, – а я люблю музыку». – «Хочешь стать, как Мясникова? – засмеялся Войтюк. – Даже не надейся». – «Я никогда не буду такой, как Ольга, – решительно ответила Райкина, – ей слишком многое досталось даром, а что просто так дается, то не ценится. Оля не работает, а я трудолюбива». – «Понимаешь, дитя Казахстана, – с презрением произнес Денис, – пианистке талант нужен, а у тебя с музыкальным дарованием осечка вышла». – «Ничего, я железным задом награды заслужу», – невозмутимо заявила Райкина. «Типа Сальери? – обрадовался Войтюк. – Отравишь Моцарта, то бишь Ольгу?» – «Историки доказали, что Сальери не убийца, – вдруг улыбнулась Светлана, – а Ольга сама себя угробит. Давай отложим этот разговор на некоторое время».