Но только пусть это будет их секретом, добавила она и тут же спросила, нашел ли он тайник в доме. Тип ответил, что нет, она шепотом рассказала про панель в стене, и глаза Типа широко открылись от восторга.

Назавтра она принесла ему синий камень.

– А что мне с ним делать? – спросил он, сидя рядом с ней в саду Берчвуд-Мэнор.

– Просто береги его, а он будет беречь тебя.

Берди, которая тоже была с ними, улыбнулась в знак согласия.

В свои без малого шестьдесят Тип уже не так верил в амулеты, но сказать, что он совсем потерял веру в них, было бы неправдой. По крайней мере, порой ему помогало одно сознание того, что у него есть этот камень. Много раз ребенком – сначала в Берчвуде, но чаще потом, когда они уехали оттуда, – он сжимал камень в ладошке, закрывал глаза и снова слышал слова Берди; вспоминал искорки света в темноте и ощущение дома, где он был, казалось, под постоянной защитой, и будущее виделось светлым и радостным.

И вот теперь, пока он думал о Лорен и о малышке, оставшейся без матери, в его голове стал складываться замысел. В студии Типа хранились корзинки с сокровищами, которые он приносил с прогулок: говорящие вещи, привлекавшие его своей красотой, или настоящестью, или таинственностью. Он начал перебирать их, а самые яркие и симпатичные выкладывал на поднос и соединял то так, то этак, пока не оставался доволен результатом. И тогда принимался замешивать глину.

Маленькие девочки любят хорошенькие коробочки. По субботам, когда на улице открывалась ярмарка, они толпились у прилавков с поделками и с серьезным видом выбирали шкатулки для своих сокровищ. Вот и он сделает такую для нее, для дочки Лорен, и украсит всем, что было дорого ему самому. И в первую очередь – синим камнем, который опять нашел ребенка, нуждающегося в защите. Конечно, этого мало, но что еще он может ей дать?

И как знать – по крайней мере, Тип очень на это надеялся, – если он сделает все как надо, то, наверное, сможет зарядить свой дар такой же силой, напитать его тем же светом и той же любовью, что заключались в камне, когда его получил он.

Свою машину она остановила у края дороги и выключила двигатель, но выходить не стала; было еще рано. Воспоминания волной гнались за ней весь день, ежеминутно грозя нахлынуть и погрести под собой, и вот, когда она доехала до места, цунами памяти все же прокатилось над ее головой, расплескавшись кругом сияющими лужами. Джульетта подробно, буквально всем телом вспомнила тот вечер, когда они вчетвером приехали сюда из Лондона – голодные, усталые и, несомненно, глубоко травмированные внезапной потерей дома.

Это был один из самых страшных периодов ее жизни – дом сгорел, Алана убили, – и все же, сама не зная почему, она и сейчас многое дала бы, чтобы оказаться там. Войти вон в ту калитку, за которой начинается сад Берчвуд-Мэнор, зная, что она увидит пятилетнего Типа с челкой, падающей ему на лицо, как занавес; Беа, колючую в своей предподростковой тоске, чурающуюся объятий; и Рыжа, просто Рыжа, неугомонного, неистребимо-веснушчатого, со щербатой улыбкой. Услышит их вопли, вечные препирательства, бесконечные вопросы. Время, которое пролегло между «сейчас» и «тогда», невозможность вернуться хотя бы на день, даже на минуту, терзали ее, как физическая боль.