«Вот вы все там, а у нас тут – грушепад! Груши падают, бьются о тугую землю – туп, туп, туп-туп! Можно каждый час по ведру собирать. Они мелкие и сладкие. Туп-туп-туп – ведро. Туп-туп-туп – второе. Тёка ходит и раздает груши соседям. Вчера ее за груши угостили ведром молодой розовой картошки. Сегодня мы ее наварили. Она дымится в разломах, и кажется, что пыхтит. Туп-туп-туп, пых-пых-пых, такая у нас тут музыка. Я бросила в кастрюлю большой кусок масла. Оно плавится и блестит. Тася и Нюся сидят на крылечке, прижавшись плечами, уткнувшись в одну книжку, кажется про Буку и Бяку. Такие они лапочки, когда рядышком сидят и в книжку смотрят – молча».

Карина нажала «отправить» и посмотрела на сестренок.

Ее бесит кошачье имя Нюся, и сестру Аню она зовет Энни. Таська услышала и заныла: тоже хочу «иностранное имя»! Карина стала называть ее Таис, жалко ей, что ли? Потом они потребовали иностранного имени и для нее самой, и так Карина стала Кэрри. Сестренки уверяют, что это секретные имена и при взрослых их нельзя так называть. Будто взрослым есть дело до того, как они друг друга называют! Но Таис всего шесть лет, а Энни – пять. Они еще верят, что взрослым не все равно. А Карина – уже не нет. И у нее имеются на это причины, уж точно.

«Небо по вечерам такое нежное, будто только что проснулось. Хочется гулять до темноты с мальчиками, с красивыми какими-нибудь. Но Тёка меня, конечно, не отпускает, можете быть спокойны. Да и мальчиков тут никаких нет, кроме Петьки-сами-помните-какого. Так что остается мне вышивать крестиком цветочки, читать малявкам сказки, тосковать, что „годы проходят, все лучшие годы“, но, видно, таков удел старших сестер, оставленных дома…»

Энни – дочка Карининого папы и его жены Вики, а Таис – дочка Карининой мамы и ее мужа Саши. Получается, что Карина – старшая сестра им обеим. Не то чтобы ее бесит быть старшей сестрой. Не бесит, и временами даже нравится. Если не думать, что ее бросили.

«Вчера ходили на речку, вода – парное молоко! Правда, нереально теплая! Девчонки купались, наверное, час. Потом ловили лягушек в канаве, а потом пришел Петька, и пришлось уйти. Как всегда, он умудрился испортить прекрасный день. Но, похоже, это теперь в моде».

Родители ее бросили. И те и другие. Прямо удар под дых. Не ожидала она от них. Она их любила. Тех и других.

– О, стихи получились!

Карина записала на листочке цветной бумаги, из которой девочки делали аппликации:

– Карина! Зови девочек обедать! – кричит с летней кухни Тёка.

Карина зовет девочек. Они бегут, стараясь опередить друг друга, каждая хочет первой усесться за стол – у них все наперегонки. Масло наконец растаяло в кастрюле с молодой картошкой, запеклось желтой лужицей. Тёка покупает масло у знакомых, которые держат корову; оно настоящее, даже пахнет по-другому. Такой запах, вдруг вспомнила Карина, стоял всегда на кухне в Петькином доме… Она замотала головой. Какой еще Петька? Не знает она никакого Петьки и знать не хочет! И запахов никаких не помнит!