Ох и злой мальчишка оказался! А может, просто еще глупый? Постепенно Малфрида стала все чаще покидать палаты в Овруче, уходила в леса на день, а то и на седмицу целую.

Она уставала от людей, а в лесу по зимней поре было тихо. Все духи почивали до весны, только навьи темные летали, шурша перепончатыми крыльями, да кричали криком голодного ястреба. Кто из теплокровных услышит такой звук, должен знать, что это предвещает скорую погибель. Да только люди о том стали забывать, вот и не касалась их беда, которую накликали голодные пожиратели душ.

Однажды Малфрида увидела самого Старика Мороза. Весь в холодном пару был, как в мехах, борода длинная стлалась по сугробам. Ходил Старик Мороз по своим замерзшим владениям, и от его дыхания все вокруг покрывалось инеем, деревья трещали от холода, дикий зверь прятался в своих логовищах, только волки, любимые звери Мороза, становились пушистее, злее, и люто выли на луну.

Но встреча с Морозом сулила смерть. Правда, сказывали, что если кто ему глянется, то может помиловать и даже одарить богато. Но, скорее всего, это лишь сказы, и проверять на себе расположение владыки холода ведьма не пожелала. Знала – наверняка заморозит или болезнь изнуряющую нашлет. Поэтому поспешила обратиться птицей клестом и спрятаться в дупле ели. Клест – птица зимняя, ее даже Мороз не трогает. Однако после этой встречи в лесу ведьме надолго расхотелось в чащи забираться. А то вдруг еще и Морену[122] встретит. Зима – ее время. А Морена никого не милует.

В Овруче же было слишком суетно. И когда Малфрида в начале Масленицы заметила прикрытую платом носатую кикимору, она даже обрадовалась. Кикимора первая из нежити выходит после холодов. И сразу пакостить начинает: то лед трещинами пойдет у проруби, где люди воду набирают, то наледь вдруг образуется на подъеме к городскому валу, так что люди, поскальзываясь, расшибаются, а то сосулька длинная кому на голову упадет. Все только начинают радоваться солнечным погожим дням, а тут такое… Но Малфрида все же поняла – тепло близко, кикимора просто так выходить из лесу к людям не станет. Сила в ней растет, а значит, и во всяком живом крепнет.

Вот тогда и надо было уходить ведьме из Овруча, где все уже поднадоело. Она же решила дождаться, когда тропы подсохнут да снега сойдут, и осталась. А вышло неладное…

Как-то княжич Олег, хлебнув медовухи, захотел очередной колдовской забавы и явился к ведьме темной порой, когда она почивала.

Малфрида проснулась от его пронзительного крика. Открыла желтые глаза, стала спросонья неуклюже ворочаться, чтобы оглядеться, и при этом задела чешуйчатым хвостом резной столбик ложа, да так, что кровать ходуном заходила, полог сорвался. Пока она из-под него выбиралась, Олег все еще верещал оглушительно, а снаружи на лестнице топот слышался. Малфрида уже собой была, когда в одной рубахе присела подле вопящего Олега, – он жался к стене, а бледное лицо княжича было искажено ужасом. Но ведьма сделала посыл и велела: «Спи. А как очнешься, ничего помнить не будешь».

В дверь колотили так, что доски трещали.