Почудилось ли? Князь уже отвернулся, вздохнул глубоко.

– Христианин, раб!

И через миг:

– Ты должен понять – после такого поражения новые победы мне просто необходимы. И я везде пройду с такой силой. Понимаешь ли, ромей?

– Понимаю, – глухо ответил Калокир, с трудом шевеля непослушными губами. И вдруг вспылил: – Нельзя доверяться нежити, князь, брат мой! Ты не должен вести их на Русь!

Святослав не спеша оправил пояс, откинул полу потрепанного корзна[114] за плечо. Невдалеке стояли его гридни, но тут же подошли, услышав, что князь и ромей говорят на повышенных тонах. Но Святослав поднял руку, и они отступили.

– Прогони упырей, княже, – взмолился Калокир. – Русь тебя с ними не примет!

– Мне никто на Руси теперь противостоять не сможет! – огрызнулся Святослав. И добавил чуть погодя: – Останешься христианином, я забуду, что братался с тобой.

Оба долго молчали, словно не решаясь взглянуть друг на друга. Наконец Святослав заговорил:

– Тебе никто не поверит, ромей. Пока ты у меня в чести, за тобой идут. Начнешь против меня людей настраивать… только обозлишь. От тебя попросту избавятся. Мне и приказывать не придется. Ну а если решишься поддержать… Я сказал – и венец цареградский для тебя возможен. Ты ведь всегда знал свою выгоду. Даже порой упрекал меня, что я больше люблю войну, чем завоевания. Теперь же я смотрю на многое по-другому. Вот и ты попытайся. Неволить тебя не стану. Буду надеяться, что, поразмыслив, ты сам все поймешь и согласишься со мной.

Он ушел. Калокир долго стоял в одиночестве. Но ни на миг, ни на единый миг он не подумал о том, чтобы принять удел, о котором говорил ему Святослав. Победа не имеет ценности, если губит душу. Прежде Калокир редко задумывался о своей душе, но теперь вдруг понял, как это важно для него. И хотя он был грешником, однако надеялся на какое-то снисхождение высших сил. Да, он опасался того, что несет с собой вседозволенность, которой соблазнил князя в минуту отчаяния Волк. Святослав всегда казался ему таким сильным, таким цельным… Теперь же князь разуверился и задумал пойти выигрышным, но нечистым путем. И Калокир понял, что отныне их пути разошлись.

В ту же ночь он бежал. Он не хотел становиться упырем… Он любил жизнь с ее радостями и бедами, испытаниями и преодолением преград, и его не прельщала победа любой ценой. Жизнь – это испытание, проверка на прочность. И тем она дороже, чем достойнее справишься с испытанием.

Так думал Калокир, уходя все дальше от стана русичей. Куда шел? Сперва сам не ведал. Главное – подальше от людей князя… и от нелюдей. Он натер подошвы сапог чесноком, чтобы ни один упырь не смог идти по его следу; кроме меча, прихватил с собой еще пару серебряных ножей – никчемных игрушек, как считали русы, тащившие с собой византийские столовые приборы лишь для того, чтобы переплавить их в гривны или браслеты-наручи. В попавшейся на пути осиновой роще беглец срубил ствол молодого деревца и заострил его конец. Может, и зря старался, но когда знаешь, что вооружен, легче на душе.

Он шел всю ночь. Днем можно было бы и передохнуть, но он был так взволнован, что решил идти не останавливаясь, пока хватит сил. На ходу жевал вяленое мясо. И в следующую ночь тоже. Когда же увидел впереди воды могучей реки, понял, что заблудился. Днепр? Но ведь он двигался по солнцу на северо-восток… Значит, русло реки поворачивало, и он уперся в эту излучину. Выходит, надо идти вдоль берега против течения, поглядывая на реку, чтобы не нагнали его ладьи князя. Но куда он ушел? В глубине души Калокир это понимал: туда, где сможет найти Малфриду. Они потерялись в этом огромном мире, но если настойчиво искать ее… Малфриду на Руси многие знают. И если прежде чародейка была его возлюбленной – ладой, как говорили русы, то теперь она стала его единственной надеждой. Она сильная. Она сможет справиться с тем злом, которым станут для Руси Святослав и его люди и нелюди.