Последний пресс-секретарь Горбачева Андрей Грачев приводит любопытные слова Александра Яковлева о Горбачеве: «Он может то, чего бы я никогда не смог».

Имелось в виду поразительное тактическое мастерство Горбачева, способность к виртуозным политическим маневрам, которые, оставляя в растерянности его оппонентов, заставляли их маршировать против собственной воли в нужном ему направлении.

«Я бы сто раз сорвался, — говорил Яковлев, — и сцепился бы с этими подонками, а он ухитряется с ними работать».

Виталий Воротников, который наблюдал Горбачева несколько лет, вспоминает:

«Я хочу еще раз подчеркнуть умение Горбачева получить поддержку своей позиции, типичную для него тактику. Вот, например, сразу после пленума он позвонил мне. Ничего предосудительного в этом нет. Более того, доверие — генсек интересуется оценкой товарища по политбюро своего выступления. Знает, что у того могут быть сомнения, так как он высказал ряд положений, не посоветовавшись предварительно. Я действительно пытаюсь что-то выяснить.

Но Горбачев останавливает:

— Да, мол, есть вопрос, но обсудим на политбюро, а там… посмотрим и решим.

Успокоил сомневающегося, проявил внимание…

Думаю, что он в этот день позвонил не только мне, а и некоторым другим товарищам. Кому? Генсек знает, от кого можно ожидать возражений. Такими профилактическими действиями он нередко нейтрализовал потенциальных оппонентов, в частности и меня. Этот простой, может быть, элементарный прием характеризует суть тактики Горбачева — гроссмейстера аппаратной работы».

После разговора с генеральным Ельцин несколько успокоился. Ему показалось, что Михаил Сергеевич его фактически поддержал. Он с нетерпением ждал большого разговора, в котором все должно было выясниться: если Горбачев заинтересован в продолжении его работы на благо перестройки, пусть поддержит его публично, защитит от Лигачева.

Михаил Сергеевич в прекрасном настроении вернулся из отпуска в Москву, но беседовать по душам с Ельциным не собирался. Просто не считал это важным. Что касается конфликта между Лигачевым и Ельциным, то генеральный секретарь вовсе не нуждался в единомыслии своих сотрудников. Его эта ситуация вполне устраивала, как, скажем, и противостояние Лигачева с Яковлевым.

Борис Николаевич нервничал, настаивал на разговоре. Но оказалось, что даже первому секретарю Московского горкома и кандидату в члены политбюро трудно встретиться с Горбачевым.

Он звонил Горбачеву, просил о встрече, а тот откладывал серьезный разговор на потом.

Видимо, Ельцин не выдержал, считая, что Горбачев вовсе не желает с ним разговаривать. Расценил это как плохой для себя знак, как обычное византийство Горбачева, который настроен против него, но не торопится это сказать. А раз так, значит, терять нечего. Не ждать, пока с тобой расправятся, а нанести удар первым.

Чувства Ельцина понятны — не так часто кандидаты в члены политбюро обращаются с просьбой об отставке, а генеральный словно пропускает это мимо ушей. Горбачев в своем высокомерии, видимо, решил, что Ельцин блажит. Спросил, наверное, у Лигачева: что случилось с Борисом? Тот ответил: как всегда. И Горбачев решил, что все само рассосется. Не рассосалось.