– Мой сын ужасно огорчен принятым мной решением. Он устроил эгоистическую истерику – совсем как ребенок, когда у него забирают игрушки. И, по сути дела, так оно и есть. И это моя вина. Его мать умерла от рака двадцать лет назад еще совсем молодой женщиной. Ее смерть разбила мне сердце. Она была единственным человеком, которого я любил. Осталась только моя компания – и она никогда не приняла бы свой нынешний вид, если б моя жена была жива. Я был плохим отцом. Я обожал Грейсона. Баловал его. Никогда ни в чем ему не отказывал. Худшее, что можно сделать с ребенком, – давать ему все, что он пожелает. Человек должен взрослеть, испытывая некоторые трудности, должен чего-то добиваться. Это формирует характер. Борьба делает из тебя того, кто ты есть. И тогда мы понимаем, чего хотим от мира. А Грейсон теперь собирается получить то, что всегда получал без всяких вопросов: мои деньги.

– И что ты собираешься делать?

– Он сказал: если я дам ему сейчас немного денег, то все закончится. А если нет, он обещал получить свое наследство другими способами, и это обойдется мне гораздо дороже. Он думает, что знает меня, думает, что я посчитаю все варианты и выберу более выгодный для себя, чтобы сохранить репутацию. А репутация очень важна, если речь пойдет о создании фонда.

Я не завидовал Оливеру. Он подошел к стене и посмотрел на висевшую на стене фотографию: молодой человек лет двадцати с небольшим, со светлыми волосами и слишком самоуверенной улыбкой. Я уже видел это лицо, только оно было немного старше, но усмешка на нем осталась той же. В самолете. А потом на земле. Он меня толкнул. Я ударил его в челюсть…

Нет. Не так. Мы находились в самолете и немного потолкались, а потом он отошел, бормоча под нос ругательства…

В моей голове словно существовало два разных воспоминания.

Я коснулся рукой виска. Мигрень вернулась, и боль стала ослепляющей. Я прикрыл глаза, надеясь, что она отступит.

Слова Шоу едва доносились до меня:

– За долгие годы занятия бизнесом я понял одно: ты не решишь своих проблем, если будешь идти навстречу желаниям тирана. Они лишь усугубятся. Однажды мой сын станет взрослым. И сейчас вполне подходящее для этого время.

Я ничего не ответил на это, несмотря на то что мне было что сказать. Мальчишка на фотографии вел себя как избалованный ребенок, но правда состояла в том, что он всего лишь старался привлечь внимание отца. И всё. У меня были собственные чувства и воспоминания об отце, но я сумел победить их, и мне повезло, что я нашел свою дорогу в жизни. Я мог сказать Оливеру очень много, но в голове у меня творилось что-то страшное: одна ослепительная вспышка сменяла другую, они накатывали, окутывали меня, толкали в темноту – а потом и вовсе погасили свет.

Я, спотыкаясь, направился к стулу и почувствовал, что рядом оказался Шоу. Он что-то кричал – наверное, звал помощника, – но я отмахнулся от него. Мне всего лишь нужно было сесть…

Шоу сказал мне, что я потерял сознание всего на несколько минут. Я принялся пространно извиняться – от мысли о том, что мой… приступ, возможно, поставил под удар то, о чем мы с ним говорили, меня снова затошнило, – но Оливер заверил меня, что его беспокоит только мое благополучие. В его глазах я видел сочувствие, а то, как его рука лежала на моем плече, заставило меня поверить в его искренность. Он вызвал для меня машину, дождался, когда я заберусь внутрь, и сказал, что я должен хорошенько отдохнуть.