Рейнмунд в конце концов отстал — или, может, его отвлекли. Вошел официант с обедом для Джейн и кока-колой для меня (в то лето я не обедала). Прежде чем приняться за еду, Джейн дописала еще фразу в сценарий. Мне всегда было интересно, как она сочиняет. Однажды я видела, как они вдвоем с молодым сценаристом перекраивали сюжет, позаимствованный из «Сатердей ивнинг пост» — меняли характеры персонажей и прочее. А потом взялись писать: каждая реплика перекликалась с предыдущей, и все выглядело как в жизни, когда кто-то старается выказать себя другим — смешным, добрым или храбрым. Я так и не собралась посмотреть тот фильм, хотя очень хотела.

Джейн была милой, как незатейливая игрушка из детства. Зарабатывая три тысячи в неделю, она умудрялась заводить мужей, которые все как один были пьяницами и избивали ее чуть не до смерти.

— Такты не знаешь ее имени? — вернулась я к разговору, намеренная добиться своего.

— Ах да, — спохватилась Джейн. — Стар ей позже названивал. А потом сказал Катрин Дулан, что зовут ее по-другому.

— Он ее все-таки нашел. Ты знаешь Марту Додд?

— Бедняжка, ей так не повезло! — воскликнула Джейн с хорошо отрепетированным сочувствием.

— Может, пригласишь ее завтра на обед?

— Вряд ли она голодает. Один мексиканец…

Я объяснила, что затеваю все не ради благотворительности. Джейн согласилась помочь и позвонила Марте Додд.

На следующий день, встретившись в Беверли-Хиллз, мы сидели в «Коричневой шляпе» — томном ленивом ресторане, где посетители выглядят так, будто вот-вот прилягут отдохнуть. За обедом, правда, публика слегка оживляется, в первые пять минут после еды дамы устраивают чуть ли не дивертисмент, — но наша троица оставалась тихой. Я напрасно медлила, надо было сразу налететь на Марту Додд с расспросами. Марта, девушка из глубинки, так и не поняла, что же произошло с ее карьерой, и не могла похвастаться ничем, кроме безнадежно погасшего взгляда. Она по-прежнему считала, что былой успех вернется, надо лишь выждать срок.

— В двадцать восьмом году, — говорила она, — у меня была такая вилла — залюбуешься. Тридцать акров, мини-поле для гольфа, бассейн и шикарный вид. Весной в ромашках хоть купайся.

В итоге я пригласила ее встретиться с отцом — тем самым наказав себя разом и за попытку «двойной игры», и за то, что ее стыдилась. В Голливуде лучше играть открыто, остальное сбивает с толку. Всем и так все ясно, к тому же сам климат не располагает к усилиям, двойные игры здесь — слишком явная трата времени.

Джейн попрощалась с нами у ворот студии, недовольная моей трусостью. Воспоминаниями о карьере Марта успела внутренне себя взвинтить если не до решимости — все-таки сказывались семь лет забвения, — то уж точно до состояния нервной уступчивости, и я собралась всерьез поговорить с отцом. Студия не заботилась об актерах вроде Марты, когда-то приносивших невероятные прибыли: им позволяли жить в нищете и пробавляться эпизодическими ролями. Милосерднее было бы просто отправить их с глаз долой. А отец в то лето страшно мной гордился, я устала его одергивать — он то и дело начинал живописать кому-нибудь подробности того, как из меня гранили такой редкостный бриллиант. Ах, Беннингтон, заведение для избранных! Подумать только!.. Я устала его убеждать, что туда собирали прирожденных кухарок и служанок, умело маскируя их некоторым количеством неудачливых претенденток на место в дорогих борделях, — тщетно: отец гордился колледжем так, будто сам его закончил. «Ты получила все что можно», — счастливо приговаривал он. Это «все» включало в себя два года во Флоренсе, где я единственная во всей школе умудрилась сохранить девственность, и протокольный дебют в бостонском светском обществе. Я была ни дать ни взять цветущим побегом на рафинированном древе товарно-денежной аристократии.