Но это пришлось отложить. Потому что вместо того, чтобы кремировать Лизелль на Омеге, Т’Лоак решила привезти дочь домой, где, как считалось, ее душа должна воссоединиться с теми, кто ушел до нее. Т’Лоак не была в этом уверена, но надеялась, что это правда. Поэтому она бросила последний взгляд на любимый город, и, повернувшись к нему спиной, как делала уже много раз прежде, вошла внутрь. До начала похорон оставалось чуть менее часа.
В соответствии с традицией азари, тщательно сбереженное тело Лизелль накануне вечером омыли, умаслили и одели в белое облачение. Затем тем же вечером его поместили на специально сооруженную платформу в центре обширного входного зала виллы. Четыре стража, назначенные охранять его, по-прежнему стояли на своих местах, когда прибыла Т’Лоак.
Она была одета в длинный наряд с облегающим корсетом, как и остальные ожидавшие ее азари. Их было восемь, и все они приходились ей родственниками. Но не единственными родственниками Т’Лоак. У нее их были сотни. И большинство из них не одобряли ее образа жизни. Более того, они винили ее в том, что она воспитала Лизелль на Омеге и позволила ей жить там. И сейчас, оглядываясь назад, криминальная королева соглашалась с ними. В том, что Лизелль связалась с плохой компанией, была ее вина. И осознание этого грызло ее.
Поэтому когда гости шагнули вперед, чтобы поднять разукрашенные носилки с платформы, их количества едва хватило для этого. И когда родственники несли тело через входные двери к длинному гладкому катафалку, их во много раз превосходили числом вооруженные телохранители, расставленные тут и там. «Телохранители, — горько подумал Ария. — Какое точное слово».
Похоронный кортеж будет состоять из четырех транспортных средств. Его возглавит специально сконструированная машина, способная таранить другой транспорт и распихивать в стороны препятствия в случае необходимости. Следом за ней пойдет тяжело бронированный длинный лимузин, в котором поедут Т’Лоак и остальные члены семьи, и прямо за ним — катафалк и машина, с виду напоминающая черный грузовик. С той лишь разницей, что панели в потолке ее кузова могут открываться, и оттуда выстреливают ракеты, способные поразить воздушные и наземные цели. Такой поворот событий, конечно же, маловероятен, особенно на Тессии, но за могущество приходится расплачиваться могущественными врагами. А Т’Лоак никогда не рисковала понапрасну.
Как только машины были загружены, процессия тронулась в путь. Внутри лимузина все хранили молчание. Говорить было исключительным правом Т’Лоак, а она никогда не делилась своими чувствами с другими. Поэтому в салоне царила тишина, пока машины прокладывали путь по зигзагообразным улицам, мимо вилл на холмах, к лежащей внизу равнине. Ее заполняли группы высотных зданий, многие из которых были соединены друг с другом изящными на вид мостами.
Более мелкие строения кучковались вокруг небоскребов, и вместе они образовывали самоуправляемые районы. Некоторые из них были весьма милыми, а некоторые — нет.
Т’Лоак была очень хорошо знакома с уродливой изнанкой города, потому что выросла в занимавшем двадцать кварталов районе под названием Приемная Ада, где каждый выкручивался, как мог, никому нельзя было верить, а преступления считались нормой. Ее мать выросла не здесь, но оказалась на равнине по причинам, о которых Т’Лоак могла только гадать, и так никогда отсюда и не уехала. Покинув родной дом, Т’Лоак доросла до положения, которое одна из ее более правильных родственниц называла «скверной известностью» — словами, которые должны были оскорбить, но не оскорбляли, потому что Т’Лоак воспринимала свое занятие, как естественное проявление законов природы. На каждой планете существовала пищевая цепь, и хищники всегда находились на ее вершине, а все остальное было сентиментальной чушью.