— Вообще-то, у нас была такая мысль. По схожим причинам, — араб задумчиво смотрит на монитор. — У нас же в аэропорту сканирование сетчатки уже много лет при въезде, как элемент идентификации.

— Помню, видел. — Односложно кивает европеец. — Хорошие сканнеры. Лучше, чему у меня в банке.

— Мы по каналам интерпола, и не только, — араб многозначительно трёт большим пальцем указательный, — уже собираем базу. Граждан мира, которые проходят аналогичные процедуры в иных странах.

— Ну вы даёте, — смеётся европеец. — А ещё страна без своей службы внешней разведки!

— Мы боремся только за порядок у себя, — не поддерживает ироничного тона араб. — Если это нам поможет на этапе пересечения границы закрыть её от граждан И., значит, ни один из них к нам просто не въедет. Паспортом какой бы страны он ни пытался воспользоваться.[1]

— Почему вы их так не любите? — с интересом спрашивает европеец. — Двадцать первый же век? Не пора забыть…

— Люди не меняются, — перебивает европейца араб. — Они такие же, как были. Мы такие же. У нас монархия. Мы этого никогда не скажем вслух, но… Смотри, если в стране вдруг побеждает демократия, представители какого этноса буквально в течение пяти — семи лет оккупируют до половины мест в парламенте? Кабинете министров?

— У нас песня есть! — смеётся в ответ европеец. — Сейчас переведу… «Даже серый воробей в детстве тоже был…». Вам не кажется, что вы перегибаете?

— Робби, ты в какой стране по счёту служишь за последние четверть века? — по-прежнему серьёзно спрашивает араб.

Европеец осекается и замолкает.

— А наш эмират… — араб победоносно смотрит на европейца. — А знаешь, чем мы отличаемся от вашего Советского Союза, которого нет?

— Ну завершай, раз начал, — явно с недовольством отвечает европеец. — Страна вторая, тут ты прав. И я не служу. Уже на пенсии, давно сам себе служу.

— Я бывал и у вас много раз, и у ваших Северных Соседей был. — Араб встаёт со стула и начинает ходить от двери к стене. — Вот я насчитал только три важных отличия, если на уровне государственной доктрины. При том, что и ваш СССР был, согласись, скорее близок к конституционной монархии, чем… Первое: мы не пьём. Второе: мы верим в Аллаха. На деле, не на словах. И третье: мы не говорим, что все нации равны и что по национальному признаку никого не надо опасаться.

— Эк ты хватил, — смеётся европеец.

— Я не для того, чтоб с тобой ссориться! — предупредительно поднимает руки в воздух араб. — Ты сам проанализируй, какой путь прошли мы за тридцать лет. И сравни с вашим.

— Не думаю, что всё это объясняется национальным вопросом, — снисходительно склоняет голову к плечу европеец.

— Разумеется нет! — горячо продолжает араб. — У вас были одни угрозы. Вы с ними не справились… У нас список угроз совсем иной. Вот мы, в отличие от вас, именно для себя национальный вопрос угрозой считаем. Впрочем, давай не спорить, друг мой. Я уже понял, что их въезд в Эмират нужно просто запретить либо ограничить.

— Да дело твоё, — смеётся европеец. — Своя рука владыка. Даже на конференции пускать не будешь? Например, врачей?