— Ах, Эраст Петрович, сразу видно, что вы давненько у нас не бывали. Петровско-Разумовское теперь район фешенебельных дач. Например, та, куда мы проводили Брюнета, снята неким Альфредом Радзиковским за тысячу рублей в месяц.

— За тысячу? — поразился Фандорин. — Что же это за Фонтенбло такое?

— Именно что Фонтенбло. Сад в десятину, оранжерея, собственная конюшня, даже гараж. Я оставил штабс-ротмистра вести наблюдение, с ним двое унтер-офицеров, разумеется, в цивильном. Люди надёжные, но, конечно, не профессиональные филёры.

— Едем, — коротко сказал инженер.

Лисицкий — писаный красавец с залихватски подкрученными усами — и вправду оказался человеком дельным. В кустах просидел не впустую, успел многое выяснить.

— Живут с размахом, — рапортовал он, иногда, на польский манер, смещая ударение на предпоследний слог. — Электричество, телефон, даже собственный телеграф. Ванная с душем! Два экипажа с чистокровными рысаками! В гараже авто! Гимнастический зал с велосипедными снарядами! Прислуга в кружевных фартучках! В зимнем саду вот такущие попугаи!

— Про попугаев-то вы откуда знаете? — не выдержал Фандорин.

— Так я был там, — с хитрым видом сообщил штабс-ротмистр. — Ходил в садовники наниматься. Не взяли — сказали, есть уже. Но в оранжерею заглянуть позволили, там один у них — большой любитель флоры.

— "Один"? — быстро переспросил инженер. — А сколько их всего?

— Не знаю, но компания немаленькая. Я слышал с полдюжины разных голосов. Между прочим, — со значением сообщил Лисицкий, — между собой говорят по-польски.

— О чем? — вскричал подполковник. — Вы же знаете язык!

Молодой офицер развёл руками:

— При мне ничего существенного не говорили. За что-то хвалили Брюнета, называли «лихой башкой». Зовут его, кстати, Юзек.

— Это польские националисты из социалистической партии, я уверен! — воскликнул Данилов. — Читал в секретном циркуляре. Они спутались с японцами, те обещают в случае победы выговорить для Польши независимость. Их предводитель недавно ездил в Токио. Как бишь его…

— Пилсудский, — сказал Эраст Петрович, разглядывая дачу в бинокль.

— Да, Пилсудский. Видно, получил в Японии и деньги, и инструкции.

— П-похоже на то…

На даче происходило какое-то движение. Блондин в рубашке без воротничка и широких подтяжках, стоя у окна, кричал что-то в телефонную трубку. Раз, другой громко хлопнула дверь. Донеслось конское ржание.

— Похоже, к чему-то готовятся, — шепнул на ухо инженеру Лисицкий. — Уж с полчаса, как зашевелились.

— Не больно-то с нами церемонятся господа японские шпионы, — рокотал во второе ухо подполковник. — Конечно, наша контрразведка работает из рук вон, но это уж наглость: обустроиться с таким комфортом, в пяти минутах от Николаевской железной дороги. Зацапать бы их, голубчиков, прямо сейчас. Да жаль, не наша юрисдикция. Охранные с губернскими потом живьём сожрут. Если б в полосе отчуждения — другое дело.

— А мы вот что, — предложил штабс-ротмистр, — вызовем наш взвод, обложим дачу, а брать сами не будем, сообщим в полицию. Тогда не придерутся.

Фандорин в дискуссии участия не принимал — вертел головой, что-то высматривая. Воззрился на свежеструганный столб, торчащий на обочине.