А сейчас я ему пишу:
:
Он знакомый моего знакомого.
Я убираю телефон в карман и молю небеса, чтобы Джоэл больше не приставал с расспросами. Стоит ему заподозрить, что я пытаюсь что-то от него утаить, как он превращается в помесь прокурора с волкодавом. Тем более этого следует опасаться сейчас, когда ему одиноко, скучно и хочется домой.
На Портленд-стрит медсестра отправляет меня в комнату номер сто двадцать один. По пути до меня доходит, какие же старые люди здесь живут. Моему дедушке семьдесят три года, но он до сих пор каждое утро катается на роликовых коньках. Здешние постояльцы намного его старше. Многим наверняка за девяносто, а кому-то и больше ста.
Дверь сто двадцать первой комнаты приоткрыта. От моего стука она распахивается настежь.
– Мистер Солвэй? – осторожно зову я.
– Нам ничего не нужно, – отвечает мне глухой, неприветливый голос.
– Э-э… Я это… Я ничего не продаю. – Перешагнув через порог, я вижу мистера Солвэя. Он сидит спиной ко мне и смотрит по телевизору новости. Насколько я успеваю разглядеть, он невысокий, но крепкого сложения, с густой, абсолютно седой шевелюрой. – Я просто хотела с вами поговорить. Я из школьного видеоклуба, я собираюсь…
– И это называется губернатор! – вдруг рявкает он в телевизионный экран. – Да я бы тебе и тележку с хот-догами не доверил! Тупица ты этакий!
Но я продолжаю. Я всегда много и быстро говорю, когда нервничаю.
– Я собираюсь принять участие в общенациональном конкурсе, и для этого мне надо записать интервью с пожилым человеком с интересной судьбой…
Он поворачивается ко мне и смотрит так, будто хочет испепелить меня взглядом.
– Я тебя знаю?
Из меня тем временем продолжает извергаться словесный поток:
– Мне рассказывали, что вы сражались на Корейской войне и были награждены медалью Почета…
У мистера Солвэя багровеет лицо.
– Ах вот оно что! Запомни, медаль не означает, что я чем-то лучше тех, кто воевал вместе со мной. Ступай, возьми интервью у кого-нибудь из них, а меня оставь в покое.
– Вы разве не хотите рассказать свою историю?
– Нет. Эта история только моя. Достаточно того, что я сам ее знаю.
Заметив на тумбочке фотографию, на которой президент Трумэн надевает на шею молодому мистеру Солвэю ленту с медалью, я окончательно убеждаюсь, что сюжет надо снимать именно про него.
– Многие подростки, мои ровесники, понятия не имеют о том, какие жертвы люди вроде вас принесли во имя нашей страны.
– Девочка, не надо подлизываться! Мне восемьдесят шесть лет, и лестью меня не проймешь. Я не хочу, чтобы у меня брали интервью. Не хочу, чтобы меня благодарили. Единственное, чего я хочу, это чтобы в столовой прекратили наконец подавать шпинат со сливками.
Ничего тут не поделаешь. Этот старик твердо вознамерился и дальше вариться в собственных невзгодах. Этим он даже напомнил мне Джоэла. Брату настолько отвратительно его нынешнее положение, что он не позволяет себе извлекать из него хоть какие-нибудь выгоды. Потому что тогда у него останется меньше причин для жалоб на судьбу, а кроме них ему сейчас ничего не интересно.
Но в отличие от Джоэла, который имеет полное право злиться на то, как повернулась его жизнь, старикан просто по натуре своей неприятный злюка.