— Что-то ведаю, — усмехнулся князь. — Служил Некрас у курского князя, в полон попал к половцам, а князь не выкупил. Некрас из полона сбежал и к Глебу Туровскому подался. Вышла у него свада с Глебом из-за смока…

— Богомерзкое чудище! — вскричал Дионисий, вздымая посох.

— Чем смок бога прогневил?

— Не бога, а слугу его! Некрас чудище в реке купал, весь Туров глядеть сбежался. Я тож подъехал: надлежит пастырю доброму знать, чем стадо его занято. Верхами был. Люд расступился, меня к самому берегу пропуская. Смок, завидев слугу божьего, закричал на него по-диаявольски. Кобылка моя спужалась, взбрыкнула, и епископ туровский пал в грязь. На глазах всего Турова!

Святослав еле сдержал усмешку.

— Седмицу после того я лежал, — продолжил Дионисий. — Бог миловал, спас слугу своего: ничего не сломал и нутра не отбил. Восстав с одра я призвал Некраса и велел ему смока, отродье диавольское, убить.

— Убил?

— Отказался. Сказал, что все живое на земле сотворено Господом, коли Господь посчитал бы, что смоки от диавола, то их бы и не было. Сказал, что винить надо не смока, а кобылку: кони, бывает, зайца пугаются и седоков сбрасывают, но зайца диавольским отродьем никто не считает.

— Умен.

— Диавольским попущением. Враг рода человеческого, как ведомо, вкладывает в уста слуг своих речи смысленные.

— Что далее?

— Пожаловался я Глебу. Князь поначалу посмеялся над бедой слуги божьего, но все ж кликнул Некраса и велел смока отдать. Животина для людей опасная, князь де велит ее в хлеву закрыть, чтоб вреда не было.

«Вот оно как! — подумал Святослав. — Горыня другое сказывал. Глеб хоть и жаден, но не глуп».

— Что Некрас?

— Отказал князю! Сказал, что смок его, а над имуществом дружинника князь не властен. Коли смок вред кому сделает, то он, Некрас, за то и ответит.

— Прогнал его Глеб?

— Отпустил с миром.

— Спустил обиду?

— Любил его Глеб. Из всей дружины его Некрас — лучший. И ватага его.

— Ватага?

— Из полона половецкого Некрас не один явился, а сам десять. Ватагой бежали. Некрас — главный. Он придумал, как Поле Половецкое пройти, чтоб дорогой не переняли.

— Что ж в Курск не пошли?

— Некрас сказывал, что обидел их князь, из полона не выкупил. Будто у Всеволода серебра много! Курск на краю Поля Половецкого, степняки по пять раз в год прибегают, смерды больше воюют, чем землю пашут. Глеб обрадовался. Курские кмети — лучшие вои на Руси, а Некрас в своем праве. Коли князь дружинника из полона не выкупит, нет больше князя над ним. Только мыслю, за серебром Некрас в Туров пришел. Туровская земля богатая, это не Курск. Понял я, что Глеб мне не способие, и проклял Некраса. От церкви отлучил.

— Не побоялся?

— Кто ж в храме на слугу Божьего руку подымет? Проклял и крест с него снял.

— А Некрас?

— Сказал: мужа можно отлучить от церкви, но нельзя — от Бога. Повернулся и ушел. Ватага его — следом. В тот же день не стало их в Турове. А близ города разбойники объявились.

— Многих пограбили?

— Мой товар. В тот год неурожай был в туровской земле, многие смерды в холопы детей отдавали, чтоб с голоду не померли. С Божьей помощью собрал я тысячу уных и повелел отвести в Корсунь, в греки продать. У греков им будет сытно, а епархии — прибыток.