– То есть, ты написал, что твой папа – Рабинович?
– Ну да. А в ОВИРе все эти бумаги принимала капитан КГБ по фамилии Израилова – ты можешь себе такое представить? Израилова! Жизнь невероятней выдумки! И вот, когда она прочла мою «легенду», она посмотрела мне в глаза и говорит: «Это хорошо». Так прямо и сказала: «Это хорошо». Закрыла все бумаги и продолжает: «Все, ждите решение. В течение месяца будет ответ». Ну, я и решил, что у меня есть месяц отдыха. Но через два дня звонит мне мать: «Ты должен сейчас же прийти домой!» Я прихожу, она в истерике: «Какой еврейский любовник? Как ты смел? Меня в КГБ вызывали! Мне показали, что ты про меня написал. Как ты мог?!» Я говорю: «Мам, мне надо уезжать». – «Куда? В Израиль? Никакого Израиля! Там война все время! Мне достаточно войн!» Я сейчас копирую ее слово в слово: «Я уже столько войн пережила! Ни в какой Израиль ты не поедешь!». А ее муж – знаменитый, кстати, тассовский фотограф, он во время войны был фронтовым фотокорреспондентом, и они поженились незадолго до моего отъезда – он ей говорит: «Знаешь, раз он бумаги уже сдал, то его задерживать не надо. Потому что, если он тут останется, то жизни ему не будет». И мама затихла, и уже вся в слезах подписала бумагу, что согласна на мой отъезд…
Поскольку у меня никогда не было ни московского жилья, ни московской прописки, то после окончания ВГИКа я жил где попало – у друзей, на съемных углах в коммунальных квартирах или – будучи уже автором нескольких фильмов – в Болшеве, в Доме творчества Союза кинематографистов. А почту получал на Центральном телеграфе по адресу «К-9, до востребования». И в 1971 году, придя как-то на Центральный телеграф, я встретил там Давида Маркиша, своего приятеля по «Литгазете» и сына знаменитого поэта Переца Маркиша, расстрелянного Сталиным вместе с моим любимым Львом Квитко и другими еврейскими писателями. Дезик (так мы звали Давида в «Литгазете») был известен тем, что постоянно летал на Памир и еще бог знает куда – охотился за «снежным человеком». Но тут в ответ на мой вопрос «А куда ты теперь?» Дезик сказал: «В Израиль». Я ошалел: «Куда?!» Тогда, в 1971-м, никакой эмиграции в Израиль не было, и даже подумать об этом было невозможно – только что за попытку угона самолета в Израиль Эдуарду Кузнецову и восьми его «подельникам» дали по пятнадцать лет строгого режима. А других еврейских активистов – борцов за эмиграцию – то и дело отправляли в лагеря и психушки. И вдруг Дезик мне говорит: «Мы – я, Фима Севела и еще почти тридцать человек – пришли в приемную Верховного Совета и устроили там сидячую забастовку с требованием выпустить нас в Израиль. И нас выпускают! Так что – пока! В будущем году встретимся в Иерусалиме!» – «Ну, нет, – сказал я. – Что мне там делать?»
Действительно, скандал, спровоцированный Эдуардом Кузнецовым, плюс острейшая нужда в зерне, бурильных установках и трубах для сибирских нефтепроводов заставили советское правительство заключить с Западом бартер – евреев в обмен на продовольствие и технику.
И с 1974 года, когда половина моих не только еврейских, но и русских друзей уже укатили в Израиль, США, Канаду и Австралию, израильские вызовы приходили на мой адрес «К-9, до востребования» чуть ли не каждый месяц! Каждый эмигрант считал своим долгом сообщить израильскому миграционному агентству «Сохнут» адреса своих друзей, оставшихся в СССР.