«Опять метель… И мается былое в темноте…»[5] Строчка из песни крутилась у меня в голове, словно подхваченная ветром снежинка, что никак не могла найти покоя.

Она все неслась и неслась куда-то. Сквозь отчаянные слезы, дикий холод, что достал до сердца. Сквозь бесприютность. Кто-то — вроде бы женщина — бродила и бродила вокруг какого-то дома. Странно, но она как будто потерялась в метели и не могла найти дороги… Она все шла и шла…

Глупая… Глупая маленькая Герда… Зачем ты целовала Кая? Зачем плакала? Ему же было хорошо… Холод снаружи — холод внутри. Минус на минус дает плюс. И все хорошо. Хорошо — потому что не болит. Анестезия. Только бы не на время. Только бы навсегда. И так красиво — хрустально, белоснежно… У меня станут ледяными глаза и будут сверкать. У меня станет ледяным сердце и не будет болеть. Никогда. Никогда-никогда. Глупая, глупенькая маленькая Герда. Зачем ты кричишь? Не кричи. Голос — это какие-то несовершенные звуки. Прислушайся — слышишь, воет метель? Вот это музыка… Ее хочется слушать вечно… Глупая, глупая девочка… Что ты кричишь?

— Миледи Вероника! — Кто-то кого-то звал. Где-то было тепло… А здесь… В этом то ли сне, то ли в бреду была только метель…

— Ника! — Кто-то настойчиво звал меня. — Ника… Не уходите. Не надо…

И сквозь метель до меня донесся родной голос.

— Мама! — кричал и плакал кто-то, перекрикивая завывания метели. — Мама!!!

— Паша? — прошептала я и очнулась.

Неяркий свет. Незнакомая, роскошно обставленная комната. Золото и лепнина — явно излишнее количество на квадратный метр. Надо мной склонился зареванный Паша.

— Что со мной? — Голос был какой-то сиплый, будто и не мой.

— Мама… Ты пришла в себя. — Паша меня обнял. — Я так испугался…

— Где я?

— У меня во дворце, миледи Вероника, — отозвался знакомый голос.

— Ричард, уходи. — Боли не было. Была лишь захватывающая дух звенящая пустота…

— Извините, миледи Вероника, здесь нет моего старшего сына. — И император Фредерик вышел на свет. Выглядел он как-то не очень. Словно не спал и не ел несколько суток.

— Простите, Ваше Величество, я обозналась.

— Ничего. Вам надо поправляться. А нам всем надо поспать. Павел, вам приготовят постель в смежной комнате. А вас, миледи, сейчас осмотрит Ирвин. И не пугайте нас так больше…

— Слушайте, — вдруг испугалась я.

— Что случилось? Вам плохо? — подскочил к моей постели император и как-то привычно схватил за руку.

— Нет… Просто слабость. Надо же что-то делать с моими родителями. Они почему-то уверены в том, что я погибла двенадцать лет назад.

— Я думаю, когда вы поправитесь, мы решим этот вопрос.

Император быстро вышел из комнаты.

— Мама-мама, — протянул Паша.

— А что со мной было?

— Не знаю, но император тебя трое суток вытаскивал. Целители ничего сделать не могли — ты уходила. — Пашу передернуло, и на глазах появились слезы. — Он вытаскивал, а мне приказал звать тебя… Я и звал…

— Прости, милый. — Я вытерла слезы.

— Я его убью!

— Кого?

— Милорда Верда, — отрезал сын. — Что он с тобой сделал?

— Ничего, — честно сказала я. — Только из дома выставил.

— За каким?.. — с трудом проглотил ругательство сын.