А Таня, упав лицом в подушки цвета деревенских теплых сливок, плакала в своей комнате навзрыд. Унижение и боль тенью стояли около ее дивана и смотрели сверху так же вежливо, так же равнодушно – а ты как хотела, милая девушка… Никому здесь твои горячие да искренние эмоции не нужны. Может, в далекой твоей деревне по имени Селиверстово они и имеют какую-то ценность, а здесь, уж извини, дорогая, нету им законного места. Зря ты сюда приехала, совсем зря…

Проплакала Таня долго, до самого вечера. Забывалась тяжелой дремотой, всхлипывала протяжно, вздрагивала спиной и снова плакала. Впервые с ней такая оказия приключилась. Сумела-таки проникнуть в ее человеческую природу обида, отвоевала в ней все живое пространство, до отказа заполненное недавно еще – и двух дней с тех пор не прошло – сплошной только жизненной радостью. Хотя и не все обида отвоевала – место в сердце, занятое маленьким мальчиком по имени Отя, так и осталось прежним, и болело невыносимо. Все время слышалось ей, будто он плачет где-то рядом. Все время хотелось встать и пойти на этот зов. Только куда пойдешь? Никуда и не пойдешь. Приходится лежать, уткнувшись лицом в подушку, плавать в слезах, в обиде да безысходности.

А уже поздним вечером, уже на ночь почти глядя, заглянул к ней в комнату Сергей. Постучал вежливо в дверь и, не услышав ответа, вошел тихонько, сел рядом, погладил по плечу.

– Тань, ну чего ты… Чего уж теперь, раз Лена по-своему все переиначила… Не надо так убиваться, Танюха, ни к чему это. Надо просто взять и научиться принимать обстоятельства. Резко и сразу. Любые. Это хорошее умение, оно тебе всегда пригодится, поверь. Если б я этого не умел, давно бы с катушек уже съехал. А ты скоро свалишь отсюда, и забудется все, и обида забудется… Не плачь! Ада тебе на завтра уже и билет купила на поздний вечерний рейс… Послезавтра утречком дома будешь!

Таня закопошилась в подушках, вздохнула глубоко, повернула к нему опухшее от слез багровое лицо. Проговорила глухо и в нос:

– Спасибо, Сереж… Я и правда поскорее домой хочу. Тяжело мне тут…

– Ну что ты, глупая…

Таня и не поняла поначалу, с какой такой целью руки его скользнули шустро за ворот ее халата – одна рука проникла под голову, а другая с силой стала сжимать грудь, – просто обмерла от наглой такой неожиданности. Потом опомнилась, оттолкнула его, уже успевшего поймать дыханием нужный горячечный ритм, от себя, села торопливо, свесив ноги и поправляя на коленях полы разъехавшегося халата.

– Сереж, ты чего… С ума сошел? Этого мне только сейчас не хватало…

– Глупая ты. Именно этого тебе сейчас и не хватает. Да и мне тоже, знаешь… Думаешь, приятно мне со старухой этой спать? Изо дня в день? Она ж меня ни на шаг от себя не отпускает. А я так по нормальной молодой бабе соскучился… Иди сюда, иди ко мне… Таня, Танечка…

Он снова схватил ее за плечи сильными руками, развернул к себе, навалился сверху всей своей плотной тяжестью. Только насчет «нормальной бабы» он в данном случае сильно погорячился конечно же. Не была Таня Селиверстова той самой «нормальной бабой». Она и в бабах-то еще не бывала, как в таковых, если уж честно признаться. Не довелось как-то. Но и представлялось это ей все совсем по-другому, красивым да душевным, а не просто сведенным к потребностям мужского организма наивным блудом… По крайней мере, такого вот наглого проявления этого блуда она стерпеть не смогла и потому со всей силушкой, генетически заложенной в ней предками-крестьянами из деревни Селиверстово, так двинула кулаком в склонившееся над ней мужское лицо, что оно отлетело вместе с хозяином в угол комнаты да еще и ударилось по пути о металлическую подставку для телевизора.