А теперь сами посудите, до какой степени отличается от этого позиция Бундесбанка и его высшего руководства. Предположим, германский регулятор не будет препятствовать массированному росту баланса ЕЦБ ради смягчения остроты текущего момента. Как и в случае с США и Великобританией, это на первых порах не даст сколько-нибудь существенного эффекта, но, когда эффект начнет ощущаться, результат будет по всем статьям положительным: спрос укрепится, а экономика восстановится – но без сопутствующего роста инфляции.

А теперь предположим, что впоследствии, когда инфляция начнет вырастать в проблему и настанет время либо снова выбрать деньги из экономики, либо заморозить их, некоторые члены Совета управляющих ЕЦБ займут иную позицию. Они вполне могут подать свое решение под каким-нибудь другим соусом, но суть от этого не поменяется: кое-кто придет к заключению, что взрыв инфляции был бы для еврозоны лучшим способом вырваться из кошмарной проблемы госдолга. И потому, вместо того чтобы ужасать или вызывать противодействие, растущая инфляция будет, по сути, приветствоваться как одна из составляющих решения. И вдобавок чисто гипотетически у Германии не возникнет серьезной проблемы с госдолгом, но, даже если бы и возникла, не факт, что Германия приписала бы ее решению не препятствовать инфляции.

Для правящих кругов Германии это решение – пожалуй, еще худший кошмар, чем тот, что я описывал выше. После всех испытаний, что выпали на долю Германии, ей придется вынести еще один взрыв инфляции – а кто знает, может, и гиперинфляции – ради того, видите ли, чтобы ликвидировать долги безрассудно расточительных южных стран, которых, по мнению многих немцев, вообще не следовало бы допускать в еврозону. Стоит уяснить себе эту логику, и внезапно позиция Бундесбанка предстанет перед нами не такой уж и теологической или дремуче-средневековой. Напротив, она выглядит в высшей мере благоразумной.

Теперь нам жизненно важно разобраться, как увязать страхи Бундесбанка с очевидным успехом, которым увенчалась политика количественного смягчения в англосаксонских странах. Бундесбанк вынужден придерживаться такой позиции именно в силу незавершенности союза, объединяющего суверенные государства с очень разными проблемами и исповедуемыми ценностями; иными словами, позиция Бундесбанка обусловлена отсутствием фискального и политического союза. А это, в свою очередь, прямое следствие той дикой каши, какую являет собой евро.

В самом деле, при всей склонности Бундесбанка впадать в теологические рассуждения, когда дело касается денежных вопросов, во дни расцвета, когда евро еще не было и в помине, а Бундесбанк рулил немецкой маркой и по сути выступал в роли центрального банка огромной части Европы, он нередко позволял себе действовать более гибко, чем можно представить себе, отталкиваясь от его риторики. На словах Бундесбанк придерживался монетарной ортодоксии, а вот действовал исходя из чисто прагматических соображений. Все дело в том, что при таком авторитете (если можно так выразиться), при такой уверенности в собственных силах как института и при том надежном положении, какое Бундесбанк занимал в стране и в жизни народа, он, когда это требовалось, мог позволить себе отойти от своей монетарной ортодоксии.