Отцовство стало для меня такой ролью.
И это, поверьте, моя любимая роль.
ЛБД
Мне нужно было сделать так, чтобы Уолтер Уайт во мне умер.
Я решил, что самым верным способом этого добиться стало бы попадание в другую среду – а именно переход со съемочной площадки телесериала на театральную сцену. Я позвонил моим агентам в Нью-Йорк, чтобы они подыскали мне роль в каком-нибудь спектакле. Один из них перезвонил мне в тот же день.
– Я нашел то, что требуется, Брайан. Герой по характеру похож на Уолтера Уайта, только в театральном варианте. Но сам персонаж совсем другой. Вроде короля Лира.
Оказалось, что мне предстоит сыграть тридцать шестого президента США Линдона Бэйнса Джонсона. Пьеса называлась «От начала и до конца». Большая роль, а значит – большой риск. Продолжительность спектакля составляла почти три часа, и все это время я практически беспрерывно должен был находиться на сцене. На короткие передышки за кулисами приходилось не более пятнадцати минут. Разумеется, играть такую неординарную личность, как Линдон Джонсон, непросто. ЛБД был человеком блестящего ума, неугомонным, амбициозным – и в то же время неуверенным в себе, довольно жестоким, а в какие-то моменты смешным и даже немного наивным. Эта работа могла стать настоящим актерским шедевром – или, при неудачном исходе, большим провалом, вроде истории с ролью профессора Флипнудла, но уже на совершенно другом уровне.
Я прочитал пьесу, и одна сцена ближе к концу спектакля привлекла мое особое внимание. Я раздумывал над ней в течение нескольких дней. Ложась спать, Джонсон жалуется своему помощнику, говоря следующие слова: «Я искренне хочу объединить людей, но против меня выступают и южане, которые должны бы поддерживать меня, и северяне. Чернокожие тоже против меня. Да и пресса меня не любит. Если я завтра умру, во всей стране не найдется и десяти человек, которые прольют по этому поводу хотя бы слезинку».
Помощник, пытаясь утешить Джонсона, заявляет: «Но это неправда, господин президент».
«Черта с два это неправда, – резко бросает Джонсон. – Все против меня. Когда мой отец потерял все, те, кто раньше заискивал перед ним, стали обращаться с ним, как с собачьим дерьмом. Унижали его на публике. А моя мать? Она же его просто со свету сживала. Именно это его и убило. Знаете что? Люди думают, что мне нужна власть. А мне на самом деле нужно милосердие. Немножко любви – вот все, чего я хочу».
В этих словах я почувствовал настоящую боль человека – за унижения, которым подвергали его отца бывшие друзья, за холодное презрение к нему жены. Я вполне мог представить себе состояние души Джонсона, его переживания и понял, что смогу должным образом передать всю его уязвимость. Это был ключ к пониманию образа ЛБД и всего, что он делал, всех его достоинств и недостатков.
Я стал думать о моем отце, которым двигало самолюбие, о матери, которой он разбил сердце. Если бы я взялся за эту роль, они были бы на сцене вместе со мной. К моим глазам подступили слезы. Зрители наверняка должны были почувствовать мое состояние.
Подумав, я решил, что будет правильнее всего, если, произнеся мой небольшой монолог, я внезапно закроюсь, как улитка в раковине. Смутившись, я усилием воли возьму себя в руки. Слезы и иные проявления слабости были неприемлемы для мужчин того поколения, к которому принадлежал Линдон Джонсон. Поэтому я должен был дать публике всего лишь ненадолго заглянуть в его душу, а затем захлопнуть дверь.