На следующий день рано утром он отправился в путь и еще до полудня очутился у деревни чернокожих. Как в прошлый раз, он влез на то же большое дерево и увидел женщин, работавших ка полях и перед хижинами; и опять, как тогда, прямо под ним на костре бурлил котелок с ядом.
Несколько часов пролежал на ветке Тарзан, выжидая удобный момент, чтобы захватить стрелы. Улица была все время полна народу. День уже угасал, а Тарзан все еще лежал, притаившись над головою ничего не подозревавшей женщины, которая хлопотала у котла.
С полей вернулись работницы. Охотники потянулись из леса, и, когда все вошли в палисад, ворота были накрепко заперты. По всей деревне зажглись костры и забурлили котелки. Перед каждой хижиной женщины варили похлебку, и у всех в руках были видны лепешки из маниоки и проса.
Неожиданно с лесной опушки послышался окрик, Тарзан вгляделся. Возвращался отряд запоздавших охотников. Они тащили за собой какое-то сопротивлявшееся животное. Ворота распахнулись, чтобы впустить их. Рассмотрев жертву охоты, чернокожий народ Мбонги испустил неистовый крик радости: это был человек.
Когда пленника, все еще сопротивляющегося, потащили по улице, женщины и дети набросились на него с палками и камнями. И Тарзан, молодой дикий зверь джунглей, удивился жестокости животных своей породы. Из всех обитателей джунглей один только леопард Шита мучил свою добычу. Этика всех других тварей предписывала быструю и милосердную смерть.
Тарзан из своих книг извлек лишь отрывочные и скудные сведения об образе жизни человеческих существ. Когда он гнался в лесу за Кулонгой, то думал, что его след приведет или к городу странных домов на колесах — домов, пускавших клубы черного дыма из большого дерева, воткнутого в крышу одного из них, или к морю, покрытому большими плавучими зданиями, которые, как он знал, назывались различно: судами, парусниками, пароходами и барками. Поэтому он был очень разочарован жалким тростниковым поселком, ютящимся в его родных джунглях, в котором не видно было ни одного дома даже такой величины, как его собственная хижина на далеком берегу. Тарзан убедился, что народ этот еще более злой, чем его обезьяны, и жестокий, как сама Сабор, и он перестал относиться с прежним уважением к своей породе.
Между тем чернокожие привязали пойманную жертву к большому столбу, напротив хижины Мбонги, и воины, потрясая копьями и ножами, образовали вокруг пляшущий и поющий хоровод. Вокруг танцующих воинов уселись женщины, они били в барабаны и выли. Это сразу напомнило Тарзану Дум-Дум, и теперь он уже знал, что последует дальше. Но все же сомнение закралось в него: не кинутся ли чернокожие на мясо еще живой жертвы? Обезьяны никогда не делали этого.
Кольцо вокруг пленника все сужалось и сужалось, умопомрачительный грохот барабанов становился все громче. Вдруг мелькнуло копье и укололо жертву. Это послужило сигналом для пятидесяти других копий. Глаза, уши, ноги и руки пленника были проколоты, каждый дюйм его трепещущего тела стал мишенью жестоких ударов. Дети и женщины визжали от восторга. Воины облизывали толстые губы в предвкушении ожидавшего их угощения и соперничали друг перед другом в гнусности омерзительных жестокостей, которые они изобретали, пытая несчастного, все еще не потерявшего сознания.