— Почему же нет? — спросил Тарзан. — Нума бродит по ночам, будет легче найти его.

— Нет, — заявил тот. — Я не хочу, чтобы ваша кровь была на моей совести. Достаточно риска, если вы пойдете днем.

— Я пойду сейчас! — возразил Тарзан и отправился в свою комнату за ножом и веревкой.

Все остальные проводили его до опушки джунглей, где он оставил одежду в маленьком амбаре.

Но когда он собрался вступить в темноту низких зарослей, они попытались отговорить его, и тот, кто бился об заклад, больше всех настаивал, чтобы Тарзан отказался от безумной затеи.

— Я буду считать, что вы выиграли, — сказал он, — и десять тысяч франков ваши, если вы откажетесь от этого сумасшедшего предприятия, оно обязательно кончится вашей гибелью.

Тарзан только засмеялся, и через мгновение джунгли поглотили его.

Сопровождавшие постояли молча несколько минут и затем медленно пошли назад, на веранду отеля.

Не успел Тарзан войти в джунгли, как взобрался на деревья и с чувством ликующей свободы помчался по лесным ветвям.

Вот это-жизнь! Ах, как он ее любит! Цивилизация не имеет ничего подобного в своем узком и ограниченном кругу, сдавленном со всех сторон всевозможными условностями и границами. Даже одежда была помехой и неудобством. Наконец он свободен! Он не понимал до этого, каким пленником был целый месяц! Как хорошо было бы вернуться назад к берегу и двинуться на юг к своим джунглям, к хижине у бухты!

Он издали почуял запах Нумы, потому что шел против ветра. Его острый слух уловил знакомый звук мягких лап и трение огромного, покрытого мехом тела о низкий кустарник.

Тарзан спокойно перепрыгнул по веткам над ничего не подозревавшим зверем и выслеживал его, пока не добрался до небольшой поляны, освещенной лунным светом. Когда быстрая петля обвила и сдавила бурое горло, как в былые времена, Тарзан затянул конец веревки за крепкий сук, и пока зверь боролся за свободу и рвал когтями воздух, Тарзан спрыгнул на землю позади него. Вскочив на его большую спину, он вонзил раз десять длинное узкое лезвие в свирепое сердце льва. Поставив ногу на труп Нумы, он громко издал ужасный победный клич своего дикого племени.

С минуту Тарзан стоял в нерешительности под наплывом противоречивых чувств: верность к д’Арно боролась в нем с порывом к свободе родных джунглей. Но воспоминание о прекрасном лице и горячих губах, крепко прижатых к его губам, победило обворожительную картину прошлого, которую он нарисовал себе. Обезьяна-человек забросил на плечи еще теплую тушу и опять прыгнул на деревья.

Люди на веранде сидели молча уже целый час. Они безуспешно пытались говорить на разные темы, но неотвязная мысль, которая мучила каждого из них, заставляла уклоняться от разговора.

— Боже мой! — произнес бившийся об заклад. — Я больше не могу терпеть. Пойду в джунгли с моим скорострельным ружьем и приведу назад этого сумасброда.

— Я тоже пойду с вами, — сказал один.

— И я, и я, и я, — вразнобой воскликнули остальные.

Эти слова как будто нарушили чары какого-то злого ночного кошмара. Все бодро поспешили по своим комнатам и затем, основательно вооруженные, направились в джунгли.