— Правда, мисс Джен, все, что вы говорите, — правда, но уж поверьте мне, что этот лесной джентльмен вовсе не спасал нас для того, чтобы мы здесь оставались! Он спас нас, чтобы мы могли уехать отсюда. Мне думается, он был бы страх как сердит, если б узнал, что мы до того одурели, что остались здесь после того, как он помог нам уехать. А я-то надеялась, что уже не придется больше ночевать в этом зоологическом саду и слушать все эти скверные звуки, которые подымаются в джунглях, когда становится темно.

— Я нисколько не осуждаю вас, Эсмеральда, — сказал Клейтон. — И вы действительно попали в точку, сказав «скверные». Я никогда не мог подобрать настоящего слова для них, а это, знаете ли, очень меткое определение: именно «скверные» звуки.

— Тогда вам с Эсмеральдой лучше всего перебраться на крейсер и жить там, — заявила Джен Портер насмешливо. — Что бы вы сказали, если бы пришлось прожить всю жизнь в джунглях, как жил наш лесной человек?

— Боюсь, что я оказался бы далеко не блестящим образчиком дикого человека, — с горечью рассмеялся Клейтон. — От этой ночной какофонии у меня волосы на голове поднимаются дыбом. Понимаю, что мне следовало бы стыдиться такого признания, но это правда.

— Не знаю, — сказал лейтенант Шарпантье. — Я никогда не думал о страхе и подобного рода вещах, никогда не пытался выяснить, трус я или храбрый человек. Но в ту ночь, когда бедный д’Арно был взят в плен и звуки джунглей окружили нас, я стал думать, что я в самом деле трус! Меня не столько пугал рев хищных зверей, сколько эти крадущиеся шорохи, которые вы неожиданно слышите рядом с собой и затем ждете повторения их, — необъяснимые звуки почти неслышно движущегося огромного тела, и сознание, что вы не знаете, как близко оно было и не подползло ли оно еще ближе за то время, когда вы перестали слышать его. Вот эти шумы и глаза… Я никогда не перестану видеть эти глаза в темноте, глаза, которые видишь, а если не видишь, то чувствуешь… Ах, это самое ужасное!

Все с минуту молчали, и вновь заговорила Джен Портер:

— И он там! — она сказала это сдавленным от ужаса голосом. — Эти сверкающие глаза будут ночью глядеть на него и на вашего товарища, лейтенанта д’Арно. Неужели вы можете бросить их, джентльмены, не оказав им, по крайней мере, пассивную помощь, задержавшись еще несколько дней?

— Погоди, дитя, погоди, — сказал профессор Портер. — Капитан Дюфрен согласен остаться, а я со своей стороны тоже согласен, вполне согласен, как всегда, когда дело идет о подчинении твоим детским причудам.

— Мы могли бы использовать завтрашний день для перевозки сундука с кладом, — сказал мистер Филандер.

— Совершенно верно, совершенно верно, дорогой Филандер, я почти забыл о кладе! — воскликнул профессор Портер. — Быть может, капитан Дюфрен даст нам в помощь несколько матросов и очевидца с «Арроу», который укажет, где зарыт сундук.

— Конечно, дорогой профессор, мы все к вашим услугам, — заверил капитан.

Было условлено, что на следующее утро лейтенант Шарпантье возьмет взвод из десяти человек и одного из бунтовщиков с «Арроу» в качестве проводника. Они откопают клад, а крейсер простоит еще целую неделю в маленькой бухте. По окончании этого срока можно будет считать, что д’Арно действительно мертв, а лесной человек не хочет вернуться, и тогда оба судна покинут бухту.