— Тебе никогда не приходило в голову, что этот язык невозможен, Ависа? — сказал он. — Не-воз-мо-жён. В нём нет смысла. У них нет полисемии. Слова не указывают на другие предметы: они означают сами себя. Разве можно быть разумными существами и не выработать символический язык? А как они пользуются Цифрами? Совершенно непонятно. И послы двойняшки, а не один человек. Когда они говорят на Языке, за их словами нет одного разума…

— Они не двойняшки, любимый, — сказала я.

— Какая разница. Ты права. Клоны. Двойники. Ариекаи думают, что слышат один мозг, но это не так. — Я подняла бровь, и он сказал: — Нет, не так. Похоже, что мы можем говорить с ними лишь благодаря обоюдному заблуждению. То, что мы называем их словами, на самом деле не слова: ведь они ничего не означают. А то, что они считают нашим разумом, на самом деле вовсе не разум. — Я засмеялась, но он не засмеялся вместе со мной. — Тебе следовало бы задуматься, — сказал он. — Разве нет? Каким образом они — я имею в виду служителей — заставляют двоих людей считать себя одним человеком?

— Да, но ведь их не двое, — ответила я. — В этом-то всё дело. Здесь твоя теория даёт осечку.

— Но их могло быть двое. Должно быть двое. Так что с ними сделали?

В отличие от монозиготных близнецов, у двойников даже отпечаткам пальцев придавали единообразие, делали их одинаковыми. Из принципа. Каждый вечер и каждое утро послов корректировали. Микрохирургическая установка с искусственным мозгом находила любые, даже крошечные изменения или повреждения, индивидуально приобретённые одной половиной пары за день или ночь, и всё, не поддававшееся немедленному устранению, тут же копировалось на второй половине. Это, но не только, имел в виду Скайл. Он хотел увидеть детей: маленьких двойников в яслях. Иногда его идеи всё ещё шокировали меня. Разумеется, такие просьбы оставались без ответа. Он хотел видеть, как растут двойники.

Служители и послы регулярно посещали город, но только неопытные или невоспитанные стали бы расспрашивать их о подробностях этих визитов. В детстве мы взламывали сообщения, находили фотографии и отчёты, которые считали секретными (конечно, они таковыми не были), и по ним составляли своё представление о том, что там происходит.

— Иногда, — рассказывали нам КелВин, — они приглашают нас на так называемые муты. Они поют — без слов или со словами, которых мы не знаем.

— А когда они кончают петь, мы выходим и по очереди поём для них.

— Для чего? — спросила я, а КелВин синхронно ответили: — Не знаем. — И улыбнулись.

Для следующего события, очень непохожего на все предыдущие, мы снова принарядились. На мне было платье со стразами из тёмно-красного нефрита. Скайл надел фрак и воткнул в петлицу белую розу. Присланный за нами летательный аппарат был биомашиной-полукровкой ариекайского производства, однако его частично живой интерьер был приспособлен под нужды терранцев, а пилотировал его искусственный мозг.

Мы были просто потрясены, когда КелВин сказали, что мы можем сопровождать их. Но не на вечеринку в посольстве. Мы отправлялись в город Хозяев, на Фестиваль Лжецов.