— Был и остается.
— Сколько примерно дел в год вы ведете для этого банка?
— Ну, так с ходу я сказать не могу, но, думаю, с учетом всех их филиалов на западе Соединенных Штатов, мы получаем от них около десяти тысяч дел в год.
— Поверите ли вы, если я скажу, что в последние четыре года ваша фирма проводила свыше шестнадцати тысяч дел «Уэстленда» в год? Эта информация содержится в ежегодных банковских отчетах.
Я поднял над головой упомянутые отчеты, чтобы все могли их увидеть.
— Да, поверю. Ежегодные отчеты не лгут.
— Какой гонорар получает АЛОФТ за одно дело?
— По каждому из дел, связанных с жилыми домами, мы получаем две с половиной тысячи долларов, это включает все наши услуги, в том числе, как я уже сказал, и представление дела в суде при необходимости.
— Значит, если подсчитать, ваша компания только от «Уэстленд»-банка получает сорок миллионов долларов в год, правильно?
— Если цифры, которыми вы оперируете, верны, то вроде да.
— Таким образом, насколько я понимаю, «Уэстленд» представляет собой важного клиента для АЛОФТа?
— Да, но для нас важны все клиенты.
— Значит, вы должны были знать Митчелла Бондуранта, жертву расследуемого преступления, весьма хорошо, не так ли?
— Разумеется, я был с ним хорошо знаком и считаю ужасным несчастьем то, что с ним случилось. Он был хорошим человеком, который старался хорошо делать свою работу.
— Не сомневаюсь, что все оценили ваше глубокое сочувствие. Но к моменту смерти мистера Бондуранта ваши с ним отношения не были безоблачными, верно?
— Не совсем понимаю, что вы имеете в виду. Мы были деловыми партнерами. Конечно, между нами иногда возникали незначительные споры, это абсолютно естественно для нормального функционирования бизнеса.
— Нет, я говорю не о незначительных спорах и не о нормальном функционировании бизнеса. Я спрашиваю о письме, которое мистер Бондурант послал вам незадолго до своей смерти, в нем он грозил разоблачить мошеннические методы, которые практикует ваша компания. В получении этого заказного письма расписалась ваша личная секретарша. Вы его читали?
— Просмотрел. В письме указывалось, что один из моих ста восьмидесяти пяти служащих прибег к упрощенному способу проводки документов. Это я и называю незначительным спором, ничего угрожающего, как вы выразились, в письме не было. Я велел этому служащему исправить ошибки. Вот и все, мистер Холлер.
Нет, это было отнюдь не все, что я собирался сказать о письме. Заставив Оппарицио прочесть его присяжным вслух, я в течение следующего получаса задавал ему все более специфические и неудобные вопросы о содержавшихся в нем утверждениях, от чего перешел к федеральному целевому письму, заставив свидетеля огласить и его. Но Оппарицио и здесь остался невозмутим, назвав целевое письмо всего лишь выстрелом наугад.
— Я пригласил их к себе и ждал с распростертыми объятиями, — сказал он. — Но знаете что случилось? Никто не пришел. И за все прошедшее время я не услышал больше ни слова ни от мистера Лэттимора, ни от агента Васкеса, ни от какого бы то ни было другого федерального агента. Потому что их письмо не подтвердилось. Я не убегал, не дрожал от страха, не кричал, что меня оболгали, и не прятался за спины адвокатов. Я сказал: понимаю, вы делаете свою работу, приходите и проверяйте все, что сочтете нужным. Наши двери открыты, и нам абсолютно нечего скрывать.