«Солу. Для меня это всегда было важно. С любовью от старого левака».
Фабиан помнил лицо Сола в тот момент: глаза, усталые, губы плотно сжаты. Он взял книгу с коленей Фабиана, закрыл ее, погладил обложку и поставил на полку. Фабиан знал, что Сол не убивал отца.
Он пересек Клэпхем-Хай-стрит, скопление закусочных и магазинов дешевой одежды, и плавно повернул к переулкам, петляя между припарковаными машинами, чтобы вынырнуть на Силверторн-роуд. По склону он начал спускаться к реке.
Он знал, что Наташа должна в этот час работать. Он знал, что повернет на Бассет-роуд и услышит отдаленный рокот — драм-энд-бейса. Наташа, наверно, склонилась над клавиатурой, передвигает фейдеры и сосредоточенно, как алхимик, нажимает на клавиши, жонглирует длинными последовательностями нулей и единиц, преобразуя их в музыку. Создает и слушает. На это Наташа тратила все свободное от работы время: сводила цифровые последовательности в треки и давала им резкие короткие названия: «Нашествие», «Мятеж», «Вихрь». Работала она кассиром в магазине своих приятелей и продавала диски, обслуживая клиентов с быстротой и четкостью автомата.
Фабиан был уверен, что это Наташина увлеченность делает их отношения такими невинными. Она была очень привлекательна, но всегда отвергала любые предложения, разве что в клуб соглашалась пойти, особенно туда, где играли ее музыку; Фабиан даже представить не мог, что Наташа может кем-то серьезно увлечься: если она и приглашала кого-нибудь домой, это ничего не значило. Ему казалось святотатством даже помыслить о ней в сексуальном плане. Но Фабиан был одинок в своем мнении: его приятель Кей, веселый клоун и законченный наркоман, всегда утверждал обратное, похотливо пуская слюни при каждой встрече с Наташей. Кей говорил, что музыка ее — это понты, и увлеченность — понты, и отстраненность — тоже понты. Прикидывается монашкой, чтоб всем было интересно заглянуть ей под платье.
Но Фабиан в ответ только застенчиво улыбался, глупо смущаясь. Его приятели, этакие психологи-любители, включая Сола, нисколько не сомневались, что он влюблен в Наташу, но Фабиан знал: это не совсем так. Ее солипсизм и стилистический фашизм бесили его, но он был уверен, что ее любит. Просто иначе, чем Сол это понимал.
Он проехал под грязным железнодорожным мостом и свернул на Квинстаун-роуд, быстро приближаясь к парку Баттерси. Велосипед мчался под уклон, к мосту Челси. Теперь дорога круто пошла в гору, Фабиан опустил голову ниже и устремился к реке. Справа показались четыре трубы электростанции Баттерси. Крыши на ней давно не было, отчего она выглядела полуразрушенной громадиной, уцелевшей после воздушного налета. Это был своеобразный памятник энергетике — огромная штепсельная вилка, воткнутая в облака, как в розетку.
Фабиан беспрепятственно ворвался в Южный Лондон. Он чуть притормозил, через башенки и стальные перила моста Челси посмотрел на воду Темзы. Вода дробилась на осколки, беспорядочно отражая холодный солнечный свет.
Фабиан скользил над поверхностью, как водомерка, совсем крошечный рядом с перекладинами и стропилами, уверенно держащими мост. На какое-то мгновение он завис высоко над водой, балансируя между северным и южным берегами, ему были видны черные баржи по обе стороны моста, навсегда замершие в ожидании давно забытых грузов. Он перестал крутить педали, и велосипед на свободном ходу продолжал движение к Лэдброук-Гроув.