— Ну твоя кровь в них течет. Если от этого ты им отец, значит, так.

Видно было, как он пыжится понять, стоит из-за таких слов дать волю глотке или нет, и решил, что не надо.

— Ну хватит про это говорить, Долорес, — бурчит он. — Я тебя по-хорошему предупреждаю.

— Ну еще самую чуточку, — говорю я и улыбаюсь. — Про сюрприз ты позабыл, а?

Он на меня опять с подозрением смотрит:

— О чем ты бормочешь, Долорес, черт тебя дери?

— Да я съездила к человеку, который заведует сбережениями в «Северном побережье» в Джонспорте, — говорю. — Очень вежливый такой, а фамилия его Пийз. Я объяснила, что произошло, и он жуть как разволновался, особенно когда я показала ему, что книжки-то потеряны не были, как ты ему наплел.

Вот тут Джо последний интерес к затмению потерял. Сидит в дерьмовой своей качалке и пялится на меня, выпучив глаза. Лицо потемнело, а губы в белесую полоску сжались, точно шрам. Видеоскоп на колени положил и то сожмет кулаки, то разожмет, медленно так.

— Выходит, ты права не имел так делать, — говорю я ему. — Мистер Пийз проверил, остались деньги в банке или нет. Выяснилось, что остались, и мы с ним просто охнули от облегчения. Он спросил, хочу я, чтоб он в полицию позвонил и все им сообщил. Только по его лицу видно было, что сам-то он этого не хочет. Ну я и спросила, может он выдать эти деньги мне. Он справился по книге и ответил, что может. А я говорю: «Вот так и сделаем». И он мне их выдал. Вот почему я, Джо, больше за детские деньги не боюсь: они теперь у меня, а не у тебя! Хороший сюрпризик?

— Врешь! — заорал Джо и вскочил на ноги, чуть качалку не опрокинул. Видеоскоп упал на пол и разбился вдребезги. Жалко, у меня фото нет, какое у него лицо стало. Да уж я ловко его ударила — по самую рукоятку вошло. Чтоб увидеть такое на роже этого паршивого сукина сына, почти стоило вытерпеть все, что я вытерпела после разговора с Селеной на пароме.

— Нет у них такого права, — орет. — Тебе цента поганого не выдали! Даже счета дерьмового не показали!

— Ах так? — говорю. — Тогда откуда же я знаю, что ты из них уже триста долларов спустил? Слава Богу, что не больше, но все равно меня зло берет, чуть вспомню. Ты же просто вор, Джордж Сент-Джордж! Такой вонючий, что у собственных детей крадешь!

В этом сумраке лицо у него стало белым, как у покойника. Одни глаза жили, и в них такая ненависть горела! Руки вперед протянул и кулаки сжимает. Я на секунду вниз глянула и увидела солнце — от него только толстый полумесяц оставался — во всех осколках дымчатых стекол у ног Джо. Потом я опять на него уставилась — он в такую ярость пришел, что опасно было отводить от него глаза.

— На что ты триста долларов потратил, Джо? На шлюх? В покер просадил? Или и на то, и на то хватило? Что не на еще один драндулет, я знаю, потому как к прежним нового не прибавилось.

А он стоит и молчит, только кулаки сжимает и разжимает, и позади него первые светляки свои круги выписывают. Лодки на заливе еще видны — так, тени какие-то, и мне вспомнилась Вера. Если, думаю, она сейчас не на седьмом небе, так на пороге. Только о Вере думать не годилось, а только о Джо. Мне нужно было, чтоб он двигаться начал, и я решила, что еще одного хорошего тычка будет довольно.