— Большое вам спасибо, — говорю.

— Вы не присядете, сударыня? — спрашивает он, будто у себя в кабинете сидит и хозяин тут он, а не бедняга Гаррет, который совсем оробел, даже смотреть жалко.

Ну я села, а он спрашивает, не разрешу ли я ему курить. Я отвечаю, что воздуха на всех хватит. Он засмеялся, будто я невесть как пошутила… но глаза у него все такие же оставались. Достает старую черную трубку из кармана пиджака, пеньковую, и набивает ее. А глаз от меня не отводит. Даже когда он ее в зубах зажал и она задымила, он все так же с меня глаз не спускал. Мне даже жутко стало, как они на меня сквозь дым пялятся, и опять мне Баттисканский маяк вспомнился: говорят, его за две мили видно, даже когда ночью такой туман стоит, что хоть ножом режь.

И начала я под этим взглядом ежиться своему решению вопреки, и тут я подумала, как Вера Донован говорит: «Чепуха, Долорес! Мужья каждый день умирают». Мак-Олифф, думаю, мог бы на Веру пялиться, пока у него глаза на пол не попадали бы, а она бы, как скрестила ноги бы, так и сидела. От этой мысли мне полегче стало, и я успокоилась. Сложила руки на сумочке и жду, пока ему смотреть не надоест.

Наконец когда он убедился, что я не брякнусь со стула на пол каяться, что я своего мужа убила — а слезы градом катятся, уж это бы ему понравилось! — он вытащил трубку изо рта и сказал:

— Вы сказали полицейскому, что синяки на вашей шее оставил ваш муж, миссис Сент-Джордж.

— Да, — отвечаю.

— Что вы с ним сели на крыльце наблюдать затмение и между вами началась ссора.

— Да.

— А могу ли я спросить о причине ссоры?

— Сверху деньги, — отвечаю, — а снизу выпивка.

— Но ведь вы же сами купили ему виски, которое он пил в тот день, миссис Сент-Джордж! Не так ли?

— Да, — говорю. И чувствую, хочется мне добавить, объяснить, но я не стала, хоть мне и было что сказать. Но Мак-Олифф ведь только этого и добивался — чтоб я язык распустила. И объясняла бы, пока себя в тюрьму не засадила.

Наконец он бросил выжидать. Покрутил пальцами, будто от досады, а потом опять уставил на меня эти свои маячные глаза.

— После того что произошло, когда он схватил вас за шею, вы оставили своего мужа, вы пошли на Русский луг по дороге к Восточному мысу, чтобы наблюдать затмение в одиночестве.

— Да.

Тут он вдруг наклоняется, упирается ручонками в коленки и говорит:

— Миссис Сент-Джордж, вы знаете, какой ветер дул в тот день?

Ну прямо как в тот ноябрьский день в шестьдесят втором, когда я нашла старый колодец, чуть в него не провалившись, — я словно тот же треск услышала и подумала: «Поосторожнее, Долорес Клейборн! Ой, поосторожнее! Сегодня колодцы повсюду, и этот коротышка знает, где каждый из них!»

— Нет, — говорю, — не знаю. А когда я не знаю, откуда ветер дует, это обычно значит, что день безветренный.

— Собственно говоря, был только бриз, легкий… — начал Гаррет, но Мак-Олифф задрал ладонь и отрубил его слова точно ножом.

— Он дул с запада, — говорит. — Западный ветер… западный бриз, если вам угодно, от семи до девяти миль в час, с порывами до пятнадцати. Мне кажется странным, миссис Сент-Джордж, что этот ветер не донес до вас криков вашего мужа, пока вы стояли на Русском лугу менее чем в полумиле от него.