— Супренировать, ваше сиятельство, — ответил Проказин, — это значит напасть неожиданно, застать неприятеля врасплох, разбить, не давая ему опомниться.
— Дельно. Дельно, — снова похвалил Суворов.
Доволен фельдмаршал: знающие офицеры. И командир полка доволен. Сидит улыбается, а сам Суворову все время на молодого поручика Ртищева показывает.
— Это, — говорит, — самый знающий в полку офицер. Умница!
Дошла очередь и до Ртищева.
— А ну-ка, скажи мне, Ртищев, — произнес Суворов, — что такое есть ретирада?>[10]
Замялся поручик и вдруг…
— Не могу знать! — выпалил.
Все так и ахнули. Ну, все дело испортил. Офицеров подвел. Командиров полка опозорил.
Рассвирепел Суворов, вскочил с лавки.
— Немогузнайку подсунули! — закричал, затопал ногами.
Повернулся, выбежал из избы прочь, сел на коня и хотел уехать. Да вдруг призадумался. Слез с коня, снова вернулся в избу, снова к поручику:
— Так что такое есть ретирада?
— Не могу знать, ваше сиятельство. В нашем полку такое слово никому не известно. Полк наш суворовский, полк наступающий!
Глянул Суворов на Ртищева и вдруг закричал:
— Ай да полк! Ай да полк! Славный полк — Фанагорийский. Значит, никто не знает?!
— Так точно, ваше сиятельство.
— Вот уж не думал, что проклятый немогузнайка доставит мне столько радости! — прослезился Суворов. — Вот так Ртищев! Ай да Умищев!
ВРАГ
Секунд-майор граф Калачинский нажил себе в армии немало врагов. Невыдержанным был секунд-майор на язык. Чуть что — обязательно кого-нибудь обидит, ввяжется в спор, накричит или скажет дурное слово. Вот и невзлюбили его товарищи. Вот и появились у майора враги.
Как-то пришел Калачинский к Суворову, пожаловался на своих товарищей.
— Помилуй Бог! — проговорил Суворов. — Ай-ай, как нехорошо! Враги, говоришь? Ай-ай. Ну, мы до них доберемся.
Прошло несколько дней. Вызвал к себе Суворов секунд-майора.
— Узнал, — говорит, — я имя того главнейшего злодея, который вам много вредит.
— Капитан Пикин? — выпалил Калачинский.
— Нет.
— Полковник Лепешкин?
— Нет.
— Поручик Вяземский?
— Нет.
Стоит Калачинский, думает, кто бы это мог быть еще.
— Знаю! — закричал. — Знаю! Генерал-квартирмейстер князь Оболенский!
— Нет, — опять произнес Суворов, посмотрел на Калачинского загадочным взглядом, поманил к себе пальцем.
Подошел секунд-майор, наклонился к Суворову. А тот таинственно, шепотом:
— Высунь язык.
Калачинский высунул.
— Вот твой главнейший враг, — произнес Суворов.
СТОРОНИСЬ!
Суворов любил лихую езду. То ли верхом, то ли в возке, но непременно так, чтобы дух захватило, чтобы ветер хлестал в лицо.
Дело было на севере. Как-то Суворов уселся в санки и вместе с Прошкой отправился в объезд крепостей. А в это время из Петербурга примчался курьер, важные бумаги привез Суворову. Осадил офицер разгоряченных коней у штабной избы, закричал:
— К фельдмаршалу срочно, к Суворову!
— Уехал Суворов, — объяснили курьеру.
— Куда?
— В крепость Озерную.
Примчался офицер в Озерную:
— Здесь Суворов?
— Уехал.
— Куда?
— В крепость Ликолу.
Примчался в Ликолу:
— Здесь Суворов?
— Уехал.
— Куда?
— В Кюмень-град.
Прискакал в Кюмень-град:
— Здесь Суворов?