– Подожди! – Эгле сделала шаг вперед. – Они уроды! Они много зла тебе причинили, но мне – мне тоже! Я же не пытаюсь их убить?!

– Меня тошнит от тебя, – медленно, с расстановкой сказала бывшая Лара Заяц. – Уйди с дороги, инквизиторская шлюха.

Дверь кабинета отлетела к стене. Референт вскочил на порог, лоб его блестел от пота:

– Патрон… новости из удаленных районов…

Он смотрел сквозь Мартина, будто не замечая его, явно обращаясь к кому-то другому.

– Пожар? – Руфус понимающе улыбнулся, будто спрашивая об очевидном.

– Непонятно. Очень плохая связь. Беспорядочные звонки на горячую линию, кричат «ведьма!», а что происходит – неясно. Похоже, люди с ума сходят в этом селении Тышка…

Люди в кабинете замерли, как на старой фотографии, а может быть, это у Мартина внутри остановилось время.

– Кто со мной?! – услышал он собственный голос.

Никто не шелохнулся, только чьи-то веки опустились, чьи-то взгляды потупились, даже Томас поспешно отвел глаза. Мартин целую секунду думал, что его авторитет здесь погиб безвозвратно, поэтому его сторонятся, как чумного.

Но еще секунду спустя он понял, что они просто боятся. Там бродит смерть сейчас, в селении Тышка.

Констебль Лис уснул поздно и спал плохо. Жена последние сутки с ним не разговаривала, дети не казали носа; большой старый дом на окраине селения Тышка остывал – экономили дрова. Сырость протягивала по стенам языки плесени. У констебля ныли суставы.

Он поднялся затемно – со скрипучего дивана, где спал отдельно от жены. Провел раннее утро, сортируя старые бумаги – чеки, доверенности, свидетельства, письма. Наткнулся на семейную фотографию, о которой давно забыл: мать, отец, он сам, двенадцатилетний, его младший брат и дошкольница-сестра, ярко-рыжая даже на выцветшей фотографии. Ивга; тогда ведь никто еще не знал, что она ведьма. Говорят, есть средство узнать, пока они еще маленькие, но вранье, поди, – нету такого средства.

Констебль вздохнул, разглядывая фото. За последние тридцать лет Ивга не сказала ему ни слова и, явившись в родной поселок, даже не подошла к родному порогу, вот этому самому. Дуется, небось, ведь старший брат сказал ей вслух, что думали тогда все: ведьме тут не место, лучше бы уехать. И правда, вышло лучше – вон как высоко взлетела. Сын ее, инквизитор, надменный, будто сам герцог, как взглянет – так хоть кланяйся…

Не надо было стрелять Василу Заяцу. И жене его не стоило хвататься за двустволку. Вот как все повернулось, всем плохо, а констеблю отдуваться. Хотя какой он теперь констебль…

Странный звук прервал его раздумья. Будто далекий волчий вой. Но волков в округе давно перебили почти всех, да и светло уже, солнце встает…

Констебля никогда не посещало внутреннее чувство, которое можно было бы назвать интуицией, поэтому он очень удивился, когда живот у него сам собой подобрался и участилось дыхание. Не понимая, что происходит, он сунул ноги в разношенные башмаки у порога, накинул куртку и вышел на крыльцо.

Дом стоял в конце улицы, на возвышенности. Поглядев вниз, констебль увидел движение вдалеке – и почти сразу услышал вопли. Выпучил глаза, решил, что продолжает спать, ущипнул себя за руку, потом затрясся; четвероногие твари неслись по улице вверх, и были они похожи на волков больше человеческого роста, сложенных не то из дыма, не то из снега, а глаза их горели, как фары.