... законный король Польши Борис Первый во время чрезвычайного заседания Сейма во всеуслышание объявил о разрыве унии с Россией и об образовании неподлеглой Речи Посполитой. Объявление об этом сделано несколько часов назад в присутствии владетельных панов польского государства, посланников Австро-Венгрии, Священной Римской империи и Британии. В настоящее время ведутся переговоры о признании независимой Речи Посполитой со стороны Австро-Венгрии, после чего воля польского народа к самоопределению будет признана на международном уровне. Воля польского народа заключается в том, что Речь Посполитая и ее король Борис Первый являются единственными выразителями и законными представителями интересов польского народа. Все политические заключенные освобождаются из темниц, чтобы присоединиться к ликующим полякам. Согласно распоряжению короля Бориса Первого вся собственность, накопленная жидами и русскими оккупантами на крови и вековых страданиях польского народа, национализируется в пользу поляков, а означенным жидам и русским оккупантам дается двадцать четыре часа на то, чтобы навсегда покинуть Речь Посполитую...

Дальше Ежи не стал слушать – просто не мог поверить своим ушам. Бочком начал выбираться из окружившей бронетранспортер толпы.

Король Борис Первый – это вообще кто такой?

Пресвятой Йезус... это же тот самый хам, которого он приложил о перила Константиновского дворца на балу... когда познакомился с Еленой... по-нормальному.

И этот невоспитанный хам, подонок и быдло – глава Польши?!

Ноги несли его по тротуару, а на глаза попался лозунг, нанесенный черной краской на стене по трафарету через равные промежутки, черным на желтое. Самый страшный, какой только можно представить.

ПАНУЕМО!

То есть – можно.

Можно – грабить и убивать. Можно – рушить государство, рушить налаженную жизнь, скатываясь в липкую от пролитой крови трясину рокоша. Можно – убивать русских и евреев, Господи... это же – слова короля! Когда такое еще было? А... было, в Париже, во время Варфоломеевой ночи, там король сам лично убивал... четверть населения города, столицы великой державы за одну ночь полегло. Неужели с того времени ничего не изменилось?!

А вот эти отморозки, которых они выпустили из дома предварительного заключения вместе с ним и раздали оружие. Они ведь не будут спрашивать – кого можно? Можно – значит, можно. Понеслась!

В крови захлебнемся...

– Руки в гору, пан! Пошел!

Что-то твердое, холодное уперлось в спину, слева уже стояли, блокируя рывок, справа – стена, не уйдешь.

– Сюда пошел! Тихо! Замордую!

Они свернули в какой-то проулок, потом во дворик, тихий, уютный варшавский дворик, которому не было никакого дела до шумящего на улице рокоша.

– Повернись. Часы, деньги – давай все, пан! Не то прикончим!

Граф Ежи медленно повернулся. На него смотрели два уголовника – иначе и не скажешь. По теории Ломброзо такие никем, кроме уголовников, быть и не могут. Массивная челюсть, щетина, мутные, злобные глаза.

– Нету часов, – граф Ежи поднял руку

– Что, пан такой бедак, что даже часов нет? – издевательски спросил один.