Наполненные стаканы предназначались Клепикову и Паромову. Но Василий Иванович, немного отодвинув стакан от себя, сказал, что ему уже достаточно.

— Паромову — тоже, — тут же добавил он. — Вон как глазки блестят…

Уверенно, как само собой разумеющееся, аккуратно отодвинул предназначавшийся Паромову стакан на середину стола — для желающих.

Удивительно, но никто не воспротивился. Паромов почувствовал внутреннее облегчение: никто не принуждает пить спиртное через силу. На душе посветлело. Внутреннее напряжение спало. Даже хмель стал куда-то пропадать.

Только спустя время, он узнал о неписаном законе, заведенном и действовавшем на опорном пункте: никогда и никого не заставлять пить спиртного больше того, сколько желает сам выпивающий. Но первую стопку — обязательно до дна. Во избежание «закладывания». А в этот день Паромов произошедшее отнес на счет авторитета Клепикова. И был тому несказанно благодарен.

Опрокинув по второй «единой», Минаев и Подушкин заспорили, кому должны подчиняться дружинники на опорном: старшему участковому инспектору милиции или начальнику штаба заводской ДНД.

— На дворе висит мочало — начинаем все сначала… — подмигнул Паромову Черняев, намекая на бесконечность данного действа.

Минаев, отстаивая свою точку зрения, горячился. Старался взять Палыча нахрапом. Не принимал явных и ясных доводов своего оппонента, которые даже такому неискушенному новичку, как Паромов, были понятны и очевидны. Новый участковый молчал, не вмешиваясь в спор двух старожилов. Только переводил взгляд с одного на другого по мере того, кто из них держал речь. Зато Клепиков и Черняев, как бы продолжая старую игру, известную только им двоим, активно поддерживали то одну, то другую сторону.

Если перевес в словесной баталии был на стороне Минаева, то Василий Иванович со снисходительной усмешкой опытного и повидавшего жизнь человека говорил:

— А «штаб»-то прав, Василич. Раз он отвечает за организацию и выход дружинников на дежурство, то они ему и подчиняются. А ты к этому делу, как говорится, только «сбоку припека».

Эти реплики тут же «подстегивали» Минаева, заставляя его все больше и больше горячиться и поднимать голос.

— Нет, Василий Иванович, ты не прав. Главный на опорном пункте не Подушкин, а Минаев, — отчетливо слышалась многозначительность в голосе Черняева.

— Это еще почему? — тая хитринку во взгляде, не соглашался Клепиков.

Затихал и Минаев, надеясь услышать поддержку.

— Кто такой Подушкин? — как бы спрашивал себя Черняев и тут же отвечал: — Обыкновенный гражданский человек. На него даже протокол за мелкое хулиганство можно составить — и как милый пятнадцать суток получит. А Минаев?! — устремляется вверх его указательный палец. — Минаев — целый майор доблестной советской милиции. С ним сам прокурор за руку здоровается.

— Да что ты говоришь? — играет роль Клепиков.

— Вот вчера, например, идем мы с Минаевым в отдел… — с хитрющей улыбкой «подливает масло в огонь» Черняев. — Только стали переходить дорогу от остановки Льговский поворот — вдруг визг тормозов. Что такое? А это прокурор Кутумов на «Волге» куда-то мчался по своим прокурорским делам, но, увидев Минаева, не утерпел, тормознул. Все дела — по боку. Вышел из «Волги» и чуть ли не строевым шагом к Минаеву. Руку тянет, что та, бедная, чуть ли не из плеча вырывается. Так ему с Минаевым поздороваться хочется. Поздоровались прямо на проезжей части. Машины их объезжают. Некоторые недоумки-водители сигналят, матерятся, требуют дорогу освободить. Люди на остановке — про трамваи, автобусы забыли, глаза на них таращат. А им на все это — глубоко плевать. Стал прокурор расспрашивать Минаева о том, о сем. Как, мол, здоровьице, как успехи по службе, не балуют ли подчиненные, скоро ли очередное звание, не болит ли головка после празднования годовщины Октябрьской революции, — нес треп Черняев, весело поглядывая то на Минаева, то на Подушкина.