Ограждая близких людей от своих переживаний, Кэролайн таким образом избегала нести за них ответственность.

И пока страх продолжал брать верх над ней, она наделяла Майкла и связанное с ним прошлое слишком большой властью.

— Мы с мужем были женаты всего три года, как это случилось, — рассказывала она. — Мы только-только становились семьей, его ребята уже принимали меня как свою новую мать, впереди была новая прекрасная жизнь. И Майкл все отнял.

Ее подбородок напрягся. Она сжала руки в кулаки.

— Отнял?

— Он напал на меня. Пришел ко мне в дом с пистолетом. Всадил мне в голову две пули и бросил умирать.

— Да, у него было оружие. Да, вы сделали то, что и должны были сделать, чтобы выжить. Но никто не может отнять ваш внутренний мир и вашу ответственность за себя. Зачем вы наделяете этого человека такой властью над собой?

Кэролайн стала жертвой чудовищного преступления. И жертвой ее сделали самым безжалостным и жестоким образом. Она имела полное право чувствовать что угодно по этому поводу: гнев, злость, страх, скорбь. Майкл едва не лишил ее жизни. Но произошло это шестнадцать лет назад. Даже когда его выпустили условно-досрочно, он представлял собой лишь весьма отдаленную угрозу, поскольку их разделяла государственная граница, у него не было права на выезд и в любом случае он не смог бы ее найти. И тем не менее Кэролайн, прочно укоренив его в своем сознании, тратила на мысли о нем уйму сил. Пора было избавляться от этого. Пора было проявить свой гнев и выплеснуть его вон из себя, чтобы он перестал наконец отравлять ее душу и ее жизнь.

Я попросила ее мысленно посадить Майкла на стул, связать его и начать избивать. И обязательно орать на него, выкрикивая что-то вроде «Как ты мог так со мной поступить?!». Распалить свой гнев и дать ему выход. Прокричать его.

Кэролайн сказала, что очень боится это делать.

— В своей жизни вы уже усвоили, что такое страх. Хотя, когда появились на свет, понятия о нем не имели. Не позволяйте страху захватить ваш мир. Любовь и страх не могут уживаться. Хватит! На жизнь в страхе у вас нет времени.

— Если я дам волю своей злости и начну бить его от души, то даже от стула, на котором он сидит, ничего не останется.

— Он был больным человеком. У больных людей больное сознание. И как долго вы намерены терпеть, чтобы такой человек навязывал вам условия вашей жизни? Выбор за вами.

— Не хочу больше бояться, не хочу больше испытывать такую грусть, — сказала она. — Мне одиноко. Я от всего спряталась, не завожу новых друзей, не начинаю новых дел. Чувствую себя запертой в самой себе. Лицо всегда замкнуто, с единственным выражением тревоги и вечно поджатыми губами. Все время нахожусь в напряжении. Подозреваю, что мой муж хотел бы вернуть ту счастливую женщину, на которой когда-то женился. И я сама хотела бы стать той счастливой женщиной, которую он тогда выбрал в жены!

Совсем не обязательно, что мы пытаемся избавиться только от неприятных и болезненных чувств. Бывает, мы избегаем и добрых чувств. Мы закрываемся от страсти, удовольствия, счастья. Когда из нас делают жертву, мы, какой-то частичкой разума, начинаем отождествлять себя со своим мучителем и порой относимся к самим себе с не меньшей жестокостью, чем он поступил с нами. Мы неумолимо караем себя за совершенное над нами зло, отказывая себе во всех проявлениях доброго и хорошего, лишая себя неотъемлемого права испытывать радость и быть счастливыми. Вот почему я не устану повторять, что тот, кто был жертвой вчера, легко может стать мучителем сегодня.