Моим лучшим другом почти сразу стал Юрка Гуськов. Во-первых, он был единственным в классе, кто болел за команду «Торпедо», и такая независимость меня потрясала, а во-вторых, с ним было весело. Мы взрывали магниевые бомбы, собирали гильзы на заводе цветных металлов, воровали с огородов репу и морковку, мастерили самострелы и посещали одну секцию борьбы. Еще Юрка всегда врал напропалую и, как большинство вдохновенных врунов, никогда не помнил, какую версию он поведал мне накануне. Поэтому он всегда рассказывал по несколько вариантов, причем все они явно противоречили друг другу. Поначалу я пытался его разоблачать, но быстро бросил это занятие, да и какая разница, что там было на самом деле и было ли вообще, если человека просто интересно слушать.

Но главное, что нас объединяло, — мне и Юрке нравилась одна и та же девочка, наша одноклассница, которая конечно же не отвечала нам взаимностью. Поэтому мы не испытывали друг к другу ни малейшей ревности, наоборот. Нас это еще больше сплотило. Девочка, надо сказать, была флегматичной, чтобы не сказать холодной. В то время мы еще не разбирались в темпераментах и пытались всеми способами растопить этот лед. Чего мы только не делали, чтобы эти пустые серые глаза взглянули на нас с интересом: выбивали из ее рук портфель, ставили подножки, распевали противными голосами глупые песенки, громко острили на каждом уроке, устраивали на переменах борцовские поединки — все было впустую.

Тогда мы решили и после занятий не оставлять усилий. Мы звонили ей по телефону каждые десять минут. Сначала просто вешали трубку, затем заводили музыку, а когда осмелели, то начали спрашивать задания на завтра, якобы мы забыли их записать. Первое время она терпеливо диктовала, затем, когда мы ее все-таки довели до ручки, сообщала уже страницы и параграфы наугад, и это был безусловный успех. И вот тут проявилась разница между мной и Юркой. Мы оба прекрасно знали, что именно нам было задано, но Юрка нарочно делал то, что сообщала ему наша безответная любовь. Когда ему ставили пары, он стоял у доски с трагичной миной, демонстрируя той девочке чудеса самопожертвования.

Вершиной совместных ухаживаний стали заляпанные цементом и краской штаны, забытые малярами на крыше дома, где жила наша избранница. Мы привязали эти портки тросом к ограждению крыши и опустили их так, чтобы они оказались ровно напротив ее окна, благо дом был двенадцатиэтажный, а жила она на одиннадцатом. Портки провисели так неделю, пока не были отцеплены специально вызванным отрядом работников ЖЭКа. Зато мы с Юркой чувствовали себя превосходно. Каждый божий день мы приходили любоваться, как пестрые от краски штаны развеваются под ветром перед окном, бестолково мотаясь туда-сюда, и зрелище это вызывало у нас приступы законной гордости и безудержного веселья.

Наконец нам пришла в голову идея сменить тактику. Посчитав, что все активные методы воздействия нами исчерпаны, мы решили установить наблюдение за дамой сердца, для этого залезть на крышу дома напротив и подглядывать в окна любимой. Сокрушаясь, что у нас нет бинокля, за месяц ничего интересного мы так и не увидели: пару раз девочка заходила на кухню поставить чайник, мелькала в коридоре и вроде открывала шкаф в комнате.