И тут я вдруг звонко рассмеялся, живо представив себе хату типа этих, да еще с поросенком в сарае, и почему-то на Красной площади, как мы там с матерью кормим кур, ходим с ведром по воду и сушим белье на веревке. Понимал, что это лишь усугубит ситуацию, но ничего с собой поделать не мог, все смеюсь и смеюсь, никак не могу остановиться.
— Ты чого ржешь як жеребець? — несколько опешил сиплый. — Говори, а то зараз дам у вухо!
— Нет, не хата! — утерев слезы, наконец выдавил я из себя. — Квартира!
— Хвартыра? — видно, не совсем понимая, о чем идет речь, насторожился сиплый. — На який вулици ця ваша хвартыра?
— На Кирпичной! — легко ответил я. — На Кирпичной улице!
— От брехло! — возмутился сиплый. Он даже раздулся от негодования.
— Брехло, брехло!!! — опять подала голос толпа.
— Кырпычна, оловяна, деревяна! — передразнивая, противным голосом пропел сиплый. Затем опять повернулся к своим и торжественно отчеканил: — Немае такой вулици в Москви!
Все одобрительно загудели:
— Немае! Брехло! Брехло!!!
— А ты что, — вскинув голову, отважно поинтересовался я, — все улицы в Москве знаешь?
На какое-то мгновение тот немного растерялся, у него забегали глаза, но, быстро совладав с собой, он сообщил, гордо подбоченясь:
— Я-то? Я знаю! Вулицю Ленина в Москви знаю!
По толпе прошел дружный гул согласия.
— Нет никакой улицы Ленина в Москве! — твердо и спокойно сказал я. — Нет и не было никогда!
А что, умирать, так с музыкой.
— Ты мени Ленина не трожь! — с угрозой прошипел сиплый. — Вулиця Ленина у всих мистах е!
— А в Москве, — еще тверже и громче повторил я, — улицы Ленина нет!
Из толпы раздалось, на этот раз яростно:
— Брехло!!! Брехло!!! Дай йому, Мыкола!!! Дай!!!
— Ну я це тоби запамятаю! — клятвенно пообещал этот сиплый Микола, услышав требования односельчан. — Брехло, москаль поганий!
Поведя плечами, он скинул свой огромный пиджак и приблизился вплотную. Предлог был найден, и тянуть не имело смысла. Удар по морде теперь можно было ожидать в любой момент.
— Так де там твоя хвартыра? — примериваясь, как бы мне половчее врезать, продолжал интересоваться Микола для отвлечения внимания. — Та, що на Кырпычной вулици?
— В доме! — понимая, что час расплаты пробил, глядя ему в глаза, сообщил я. — В обычном доме, на восьмом этаже!
И вдруг Микола запнулся, остановился и сделал шаг назад.
— Чого??? — Он выпучил глаза и указал на меня пальцем. — На якому??? На восьмому???
Он схватился за живот, осев на корточки, затем уперся головой в землю, после чего перевернулся на бок и, засучив ногами, принялся гоготать:
— А!!! Не можу, не можу, ну брехун, ну москаль, восьмий этаж!!!
И вся эта монолитная толпа вдруг рассыпалась. Кто-то повалился как подкошенный, кто-то согнулся в три погибели, кто-то плюхнулся на задницу с размаха, но равнодушных там не было. Все они заливались, хрюкали, сучили ногами, катались по траве. Даже флегматичный Сашка бился в конвульсиях у ворот, а он-то каждый день по три раза слушал рассказы Вали, как она жила у нас в комнате на восьмом этаже и обожала выходить на балкон обозревать пейзаж.