— Леди и джентльмены, пожалуйста, прошу вас. — Клэр подняла руки, попросив тишины, но оскорбления продолжали сыпаться, причем все более грязные. Фото — и кинорепортеры едва не топтали друг друга, спеша запечатлеть образ и голос Клэр.

— Идите в дом! — Кассиди попытался схватить ее за руку, но она сопротивлялась.

— Клэр Лоран — шлюха!

— «Французский шелк» — источник разврата и мерзости.

— Долой порнуху!

Кассиди пришлось наклонить голову, чтобы расслышать, что говорила ему Клэр.

— Все, что мне нужно от них, — это чтобы мне дали возможность высказаться.

— Черт возьми, сейчас не время для речей.

Толпа уже давила на полицейский заслон. Голоса митингующих были исполнены ненависти, лица обезображены злобой. Кольями потрясали, словно оружием. Достаточно было одной искры, чтобы толпа взорвалась.

Неожиданное появление Мэри Кэтрин Лоран мгновенно разрядило обстановку.

Красиво одетая и причесанная, словно собравшаяся ко двору, она возникла в дверях, толкая перед собой столик на колесах. На нем рядами стояли чашки, наполненные каким-то красным напитком. Высокая, худощавая женщина в белом переднике следовала за ней, неся в руках поднос с печеньем.

Клэр проследила за изумленным взглядом Кассиди. «О, мама, нет», — вырвалось у нее, и она бросилась к матери, пытаясь остановить се. Но Мэри Кэтрин с решительным видом продолжала толкать столик с угощением навстречу враждебной толпе.

— Извини, Клэр, — сказала Гарриетт Йорк, проходя мимо с подносом печенья. — Она настояла на этом и так расстроилась, когда я попыталась разубедить ее. Я подумала…

— Понимаю, — прервала ее Клэр. Она подошла к Мэри Кэтрин и взяла ее под руку. — Мама, тебе лучше вернуться домой. Это не званый прием.

Мэри Кэтрин недоверчиво посмотрела на дочь.

— Нет, конечно же, нет, Клэр Луиз. Не говори глупостей. Эти люди здесь выступают от имени преподобного Джексона Уайлда, так ведь?

— Да, мама. Ты права.

— Я достаточно выслушала его проповедей и знаю, что сейчас он бы устыдился своих сподвижников, которые ведут себя подобным образом. Я думаю, им следовало бы напомнить об этом. Преподобный Уайлд наговорил много мерзостей о тебе, но он ведь проповедовал и любовь к врагу своему. Он бы никогда не простил жестокости и насилия.

Мэри Кэтрин направилась прямиком к лидеру митингующих. Все, кто стоял вокруг него, притихли, и тишина стала расползаться по всей толпе. Обезоруживающая улыбка появилась на лице Мэри Кэтрин.

— Я не знаю никого, кто мог бы оставаться злым и жестоким за пуншем и печеньем. Сэр?

Она взяла со столика чашку и протянула лидеру. Отвергнуть столь безобидный жест простодушной женщины было бы нелепо, и это не прибавило бы симпатий министерству Уайлда. Он хорошо понимал это, так же, как и то, что эту странную сцену сейчас записывают десятки видеокамер.

Недовольный, он принял из рук Мэри Кэтрин чашку с пуншем:

— Спасибо.

— Право, не стоит. Гарри, предложи всем печенья, пожалуйста. Наверное, и от пунша никто не откажется?

Кассиди молча наблюдал за происходящим, с сомнением качая головой. Один за другим опускались колья, и толпа начала рассеиваться.