К шепоту, прерываемому восклицаниями или вздохами, примешивались, словно постоянный аккомпанемент, гудение кранов, расположенных около каждой плиты, и глухое журчание льющейся воды, которая, падая, брызгами разлеталась в стороны.

Через маленькие сводчатые окна на лежащие тела лился тусклый свет, выделяя мускулатуру, подчеркивая прожилки синеватых тел, зловеще освещая развешанные полукругом лохмотья, рваное старье, которое должно было помочь при опознании и по истечении определенного времени будет продано… поскольку ничего не должно пропадать зря.

Однако молодой полицейский был слишком занят своими мыслями, чтобы замечать мерзость окружавшей его обстановки. Он едва взглянул на жертвы позавчерашнего преступления. Он искал папашу Абсента, но нигде не находил его. Неужели Жевроль, сознательно или нет, не выполнил своего обещания? Или старый служака Сыскной полиции после своей обычной рюмки обо всем забыл? Отчаявшись, Лекок обратился к начальнику надзирателей:

– Похоже, – спросил он, – пока никто не узнал ни одного из тех бедолаг, убитых в ту ночь?

– Никто!.. А ведь нас с самого открытия осаждают толпы народа. Видите ли, если бы это от меня зависело, в такие дни я при входе взимал бы два су с человека и су с детей… Сборы были бы великолепными… И мы покрыли бы все расходы…

Столь оригинальная мысль служила приглашением к продолжению разговора, однако Лекок не воспользовался им.

– Простите, – сказал он. – Не приходил ли сюда утром полицейский из Сыскной полиции?

– Приходил.

– Так куда же он подевался?.. Я его нигде не могу найти.

Прежде чем ответить, надзиратель смерил подозрительным взглядом чересчур любопытного любителя задавать вопросы, но потом нерешительно спросил:

– Вы из этих самых?

Эта фраза вошла в обиход в те времена, когда всюду шныряли презренные агенты-провокаторы, а при Реставрации[7] под «этими самыми» имели в виду полицейских. «Он из этих самых, которые не эти самые». Фраза пережила обстоятельства.

– Я из этих самых, – подтвердил молодой полицейский, показывая свое удостоверение.

– А как вас зовут?

– Лекок.

Лицо начальника надзирателей расплылось в широкой улыбке.

– В таком случае, – сказал он, – у меня для вас есть письмо. Его вручил мне ваш приятель, который был вынужден отлучиться… Вот оно…

Молодой полицейский мгновенно сорвал печать.

«Господин Лекок…»

Господин!.. Эта обыкновенная формула вежливости вызывала у Лекока легкую улыбку. Но не была ли она недвусмысленным признанием папаши Абсента превосходства его коллеги? Молодой полицейский усматривал в этом собачью преданность, которую он должен был оплатить сердечной привязанностью учителя к своему первому ученику. Он продолжал читать:

«Господин Лекок! Я заступил на дежурство с самого открытия, но около девяти часов сюда вошли три молодых человека, державшие друг друга под руки. По своей одежде и по манерам они были похожи на приказчиков. Вдруг я заметил, что один из них побледнел так, что стал белее своей рубашки. Он показал на одного из наших незнакомцев, которых привезли от старухи Шюпен, и сказал: “Гюстав!..”