Она решила пока не слишком нажимать. Человек не камень. А пережить Гаю за какие-то последние десять часов пришлось немало.

— Я хочу поговорить с вашей дочерью, — сказала следователь.

— Пожалейте ее, — умоляюще сложил руки Гай. — Представьте ее состояние… Совсем ведь ребенок…

— Федор Лукич, поймите и вы меня. Дыма без огня не бывает. И мое любопытство не праздное…

— Ну хотя бы не сегодня. Пусть придет в себя. Я готов давать вам любые показания… Не мальчик ведь, вижу, это не просто разговор, это допрос…

— Да, и мы оформим его протоколом. А насчет вашей дочери… Хорошо, постараюсь ее сегодня не беспокоить. Если в этом не будет крайней необходимости… Но вернемся к Авдонину и Осетрову.

Федор Лукич посмотрел на Дагурову с благодарностью.

— Ревность… Ревность, — повторил он. — А ведь, знаете, ни тот, ни другой внешне это не проявляли. Во всяком случае, при мне.

— А любовь?

Гай виновато улыбнулся.

— Нил дружил с Мариной с детства. Возможно, это чувство переросло в любовь. У них какие-то свои темы для разговоров, точки соприкосновения. Какой девочке не нравится покровительство юноши? Но последнее время я их вместе почти не видел.

— А раньше?

— Раньше? Раньше он мог проделать двадцать километров на лыжах, в пургу, чтобы повидать ее в Шамаюне. А вывод делайте сами.

— Понятно. Теперь об Авдонине.

— Тут ответить будет посложнее. Эдгар Евгеньевич почти вдвое старше Марины…

— Что же, разве не бывает?

— Разумеется, бывает. Сколько хотите. И в жизни, и в литературе. Только я хочу сказать, что мужчина в таком возрасте проявляет свои чувства более сдержанно.

— А по-моему, наоборот, — возразила следователь.

— Да? — удивился Гай.

— Возраст раскрепощает. Это в молодости мы стеснительные…

— Эдгар Евгеньевич оказывал Марине знаки внимания, — сказал Гай.

— В чем это выражалось?

— Привозил из Москвы различные безделушки…

— Они переписывались?

— Не знаю. Дочь ведь здесь со мной бывала только во время каникул. А выспрашивать у воспитателей в интернате… Нет, это недостойно.

— Когда они познакомились?

— Три года назад. Я почувствовал — что-то в ней заинтересовало Эдгара Евгеньевича. Но тогда она была и вовсе ребенок… Потом в каждый приезд вечерами у нас пропадал. Уже темно, поневоле начинаешь беспокоиться, как он доберется до «академгородка», мало ли — волки, медведь-шатун… А он ей все о Москве, о знакомых артистах. О Париже… За полночь засиживался. — Гай вздохнул.

— Значит, она ему нравилась?

— Если бы не нравилась, не вел бы себя так. Как вы думаете?

Гай вдруг прислушался. И Дагурова различила звук автомобиля. Как только улетел вертолет, ей все время казалось, что они теперь оторваны от привычного механизированного мира и в него можно добраться лишь звериными тропами. Напротив окна резко притормозил автофургон «Москвич» с надписью: «Почта». Из кабины выскочил молоденький шофер и направился прямехонько к дверям дирекции.

Гай недоуменно посмотрел на часы, на следователя. Такая ранняя весть тревожила…

— Можно? — заглянул в дверь водитель.

— Да, Гриша. Что это спозаранку? — поднялся ему навстречу Гай.

— Здрасьте. — Шофер зачем-то снял кепку и вручил директору заповедника вчетверо сложенную бумажку. — Распишитесь, Федор Лукич. И минуты поставьте точно. Мчал на всех парах…