«Когда я в последний раз видела солнце?» – силилась припомнить Линда.

В такую ужасную погоду горизонт еще больше приблизился к скалам, а обычно вездесущие морские птицы попрятались. Вместо них по воздуху летал одинокий пластиковый пакет, поднятый вверх ураганными порывами ветра. Он то опускался, то поднимался, влекомый воздушными потоками, которые в ярости стремились разорвать его, пока не скрылся за утесами, поглощенный суровым Северным морем.

Линду охватил озноб, но не от холода, который все больше проникал в комнату через продуваемые окна, а от осознания того, что рано или поздно ей придется открыть дверь и спуститься вниз – ведь ей все больше хотелось в туалет, да и жажда начинала уже давать знать о себе. К тому же там находилась и ее сумочка!

Тем не менее ее мысли постоянно возвращались к страшной находке на берегу. И хотя для нее умерший мужчина был незнакомцем, а для Клеменса составлял проблему, ее не оставляло чувство, что она поступает неправильно. Поэтому она никак не могла отойти от окна и оторвать взгляда от того места, где в хорошую погоду можно было увидеть протоптанную тропинку, ведущую к морю.

Проснувшаяся совесть не давала ей покоя, ведь там, внизу за пригорком, лежал труп человека, у которого еще совсем недавно имелась семья, коллеги и друзья. Они, ожидая его возвращения, наверняка беспокоились из-за его долгого отсутствия. Перед Линдой постоянно возникала картина бьющейся в истерике жены погибшего, которая наверняка, оставаясь в неведении о том, что произошло с ее любимым, мучилась от отчаяния и ужасной неопределенности.

Мысли об этом начали мучить художницу еще накануне, и поэтому она все же нарушила строгие инструкции, полученные от брата. Клеменс жестко приказал ей ни в коем случае не приближаться к трупу и уж тем более его не трогать. Однако, поразмыслив, она все же решила, что уж если и действовать вопреки своим чувствам и оставлять человека на берегу, как какой-нибудь обломок кораблекрушения, то надо хотя бы знать, кто он.

«Не исключено, что Клеменс прав, и было бы лучше, чтобы тело нашел кто-то другой, – думала Линда. – Но чтобы это произошло как можно скорее, возможно, мне стоит попытаться идентифицировать личность покойного».

Руководствуясь такими благородными побуждениями, Линда и взяла вчера небольшую борсетку покойника, валявшуюся на берегу возле защитной каменной кладки всего в нескольких метрах от мертвеца. Однако пока заглянуть в нее не решалась.

Отвернувшись от окна, она посмотрела на кожаную сумочку с коричневым ремешком, по-прежнему лежавшую нетронутой на столике рядом с мольбертом, и, как бы подталкивая себя к дальнейшим действиям, задала себе вопрос:

– Чего же ты ждешь?

Линда нерешительно приблизилась к столику, все еще не отваживаясь дотронуться до борсетки. Вчера она вставила в торчащую из нее петлю палку и, не дотрагиваясь до сумки руками, принесла ее в дом. Но это было вчера, а теперь?

Теперь же она вздохнула и вытащила пару перчаток из кармана висевшей на спинке стула ветровки. Ведь для того, чтобы не оставлять отпечатков пальцев, ей не оставалось ничего другого, как надеть на руки эти толстые кожаные перчатки. Более тонких у Линды с собой не было, и поэтому вначале у нее возникли трудности – молнию заело, и ее пришлось несколько раз подергать. Наконец она справилась с этой задачей и открыла борсетку.